Пруссия в эпоху разделов Речи Посполитой

Со времени своего создания в начале XVII в. Бранденбургско-Прусское государство оставалось достаточно уникальным образованием, состоящим из двух удаленных друг от друга на значительное расстояние территорий. Государство Гогенцоллернов разделяла Королевская Пруссия, отошедшая к Польше по 2-му Торуньскому миру еще в 1466 г. Вот почему настойчивым стремлением прусских правителей на протяжении почти двух столетий было воссоединение Бранденбургии с бывшими орденскими землями и обретение государством «естественных границ». В этом проявился колониальный характер прусского государства, которое развивалось в основном за счет экспансии на славянские и балтийские земли.

На пути решения этой важнейшей внешнеполитической задачи стояла Речь Посполитая, владения которой вследствие ее государственной слабости были объектом территориальных притязаний более могущественных соседей. Идея раздела Польши, т. е. отчуждения части ее территории в пользу соседних государств, возникла очень давно. Первые такие проекты относятся к XVII в. и даже более ранним временам. Историки насчитывают не один десяток попыток европейской дипломатии осуществить идею раздела на практике. По образному выражению русского историка С. М. Соловьева, «к ним совершенно привыкли, никто им не удивлялся, всякий считал их в порядке вещей... и если раздел не осуществлялся до сих пор, то потому только, что не все сильнейшие соседи были согласны в одинаковой выгоде и необходимости его для каждого из них».

Более всего в реализации этих планов была заинтересована Пруссия. Так, в годы Северной войны прусские короли трижды предлагали Петру I раздел Польши, добиваясь уступки в свою пользу Балтийского побережья, но всякий раз получали отказ. А именно от позиции России, которая со времен царя-реформатора установила фактический протекторат над слабеющей Речью Посполитой, зависело решение «польского вопроса».

Несмотря на неизменность существовавших в Южной Прибалтике границ, Пруссия уже с начала XVIII в. относилась к Поморью и Вармии как к своей полуколонии, рассчитывая постепенно разорвать связи, соединяющие эти земли с польской государственностью. Прусские власти неоднократно добивались согласия на вербовку в Королевской Пруссии солдат в свою армию, прусские войска свободно передвигались по ее территории, запасались здесь продовольствием и фуражом, оставались на «зимние квартиры». Кроме того, делалось все, чтобы укрепить экономические связи этих провинций с государством Гогенцоллернов.

Этому курсу Берлина в определенной степени способствовал специфический состав населения бывших земель Орденского государства. Это была пограничная территория, соединившая к XVIII в. два разнородных этнокультурных начала. С одной стороны, это была культура, основанная на немецком языке и протестантизме (главным образом — лютеранстве), а с другой — культура польская, опирающаяся на католицизм. Между двумя этими компонентами существовала не только конкурентная борьба, но и взаимодействие, взаимовлияние, хотя и не равнозначное. До конца XVIII в. языковые, культурные и религиозные различия не порождали здесь непримиримых национальных противоречий. Более того, понятие «пруссаки», которым обозначались как жители Королевской, так и Княжеской Пруссии, никак не было связано с этнической принадлежностью и использованием того или иного языка. Здесь сложился своеобразный региональный менталитет, основанный на равноудаленное от двух государственных центров (Бранденбург-Пруссии и Польши) и на настойчивом стремлении «прусских сословий» сохранить свои права, привилегии и определенную обособленность в польско-немецком пограничье. Эта особенность и отсутствие четких критериев национального размежевания местного населения создавали возможность относительно безболезненной смены государственной принадлежности всего Восточного Поморья.

Стратегическую задачу ликвидации «польского промежутка» и расширения за счет пределов Речи Посполитой прусского государства суждено было решить королю Фридриху II Великому (1740—1786), который методично готовил захват Гданьского Поморья с Вармией, разрабатывая планы внешнеполитических акций на много лет вперед. Уже в своем первом политическом завещании 1752 г. он писал о необходимости добиваться присоединения Королевской Пруссии.

Во втором политическом завещании, написанном в конце 1768 г., Фридрих II конкретизировал цели политики Пруссии в Южной Прибалтике и описал способы их достижения. Он по-прежнему считал, что самой больной проблемой для государства является незащищенное положение отрезанной от остальных провинций страны Восточной Пруссии, которая «непригодна для обороны, если Россия захочет с нами воевать». Только контроль над устьем Вислы может связать восточные области с ядром государства и обеспечить их эффективную оборону. «Польская Пруссия и Данциг, — писал он, — были бы самыми выгодными приобретениями для нас, поскольку, укрепив несколько пунктов на Висле, можно было бы защищать Восточную Пруссию от русских предприятий».

Фридрих был убежден, что в сложившихся условиях Балтийское побережье лучше присоединить не военной силой, а по частям путем переговоров, прежде всего с Россией как самой заинтересованной в этом деле стороной. Он рассчитывал использовать такую ситуацию, когда Екатерина II будет сильно нуждаться в прусской помощи, чтобы добиться ее согласия на передачу Пруссии в первую очередь Эльблонга и Торуни вместе с соответствующими провинциями. «В следующий раз, — продолжал он, — можно было бы взять другой кусок, Данциг следует оставить напоследок». Стратегическое значение устья Вислы и находящихся на побережье морских портов состояло еще и в том, что через них осуществлялась внушительная часть польской внешней торговли. «Тот, кто владеет течением Вислы и Данцигом, — утверждал Фридрих, — в большей степени является господином страны, чем король, который ею правит».

Окончание Семилетней войны в 1763 г. создало предпосылки для сближения России и Пруссии. 31 марта (11 апреля) 1764 г. в Санкт-Петербурге обе стороны заключили оборонительный союз сроком на восемь лет. Приложенные к договору секретные статьи касались согласования политики двух государств в Речи Посполитой. И хотя вопрос о конкретных территориально-государственных изменениях прямо не ставился, договор (в 1769 г. его действие было продлено до 1780 г.) стал первым практическим шагом на пути к разделам Польши. Об этом свидетельствует и тот факт, что еще в процессе подготовки союза и в связи со сменой на польском престоле высшие должностные лица российского государства на совещании у императрицы в октябре 1763 г. обсуждали секретный проект графа 3. Г. Чернышева, предусматривавший отторжение части польских земель «для лучшей окружности и безопасности здешних границ».

Избрание на польский престол в 1764 г. Станислава Понятовского — бывшего фаворита русской царицы, казалось, на некоторое время отодвинуло угрозу гибели Речи Посполитой. В Петербурге и Берлине, которые загодя согласовали кандидатуру нового короля, надеялись с помощью Понятовского усилить свой контроль над Польшей. Действуя заодно, они выдвинули так называемый «диссидентский вопрос» — требование уравнять в правах инаковерующих подданных Речи Посполитой (некатоликов) из числа православных и протестантов. Однако польский сейм отверг эти домогательства. Тогда в 1767 г. под эгидой России и Пруссии были созданы две диссидентские конфедерации (вооруженные союзы): православная в Слуцке и протестантская в Торуни. В помощь им, под предлогом прекращения гонений на диссидентов, Россия ввела на территорию Польши свою армию. Польские патриоты, в свою очередь, составили Барскую конфедерацию (создана в г. Бар), и началась длительная вооруженная борьба барских конфедератов с русскими войсками, которую поляки вели в основном партизанскими методами. Все эти события и послужили импульсом к открытию переговоров о начале дележа Польши.

Первой инициативу проявила Австрия, аннексировав в 1769—1770 гг. принадлежащие Польше Ципское графство и ряд прикарпатских округов. Тогда же, в 1769 г., Фридрих II поручил своему послу графу Сольмсу представить русскому двору проект частичного раздела Польши («проект Динара»), по которому Пруссия намеревалась приобрести «Польскую Пруссию» с Вармией и получить право покровительства над Гданьском. В тот момент в Петербурге отнеслись к этим планам прохладно, рассчитывая и дальше удерживать контроль над всей Речью Посполитой.

Важным этапом в подготовке первого раздела стал приезд в российскую столицу осенью 1770 г. брата прусского короля принца Генриха. Во время неформальных бесед принца с Екатериной II, Н.И. Паниным и другими русскими сановниками он убедился в том, что в Санкт-Петербурге смирились с грядущим разделом Польши и не стали бы возражать, в частности, против занятия Пруссией Вармии.

Между тем Фридрих II предпочел форсировать события. Он отдал приказ двум полкам установить на польской территории от Эльблонга вдоль всего побережья «санитарный кордон» якобы ради предотвращения распространения чумы, а на самом деле для установления сухопутной связи с Восточной Пруссией. Что же касается неофициального русского предложения об аннексии Вармии, Фридрих от него отказался. «Я от этого дела удержался, — писал он в начале 1771 г. принцу Генриху, — потому что игра не стоит свеч. Доля так ничтожна, что не вознаградит за крики, которые возбудит; но только Польская Пруссия стоит труда, даже если Данциг не будет в нее включен, ибо у нас будет Висла и свободное сообщение с королевством, что очень важно».

Переговоры о разделе начались в Петербурге в мае 1771 г. По поручению короля их вел посол в России Сольмс. При этом аппетиты Пруссии значительно выросли. Согласно представленному послом в августе проекту Фридрих II желал заполучить всю Королевскую Пруссию, включая Данциг с округом, часть Великой Польши, а также Хельм, Мальборк и Вармию. Свои претензии на эти земли король объяснял тем, что некогда они принадлежали поморским князьям, а затем рыцарскому Немецкому ордену, и поэтому должны перейти к нему по «праву наследства». И хотя русское правительство в тот момент более всего было озабочено войной с Турцией (1768—1774 гг.) и нуждалось в дипломатической и финансовой поддержке прусского короля, Екатерина воспротивилась столь амбициозным планам, в частности было решено не допустить присоединения к Пруссии стратегически самого важного пункта на Балтийском побережье — Гданьска.

6 (17) февраля 1772 г. Россия и Пруссия подписали в Санкт-Петербурге секретную конвенцию о предварительных условиях раздела Польши, которая, помимо перечня подлежащих аннексии земель, содержала договоренность двух держав одновременно ввести свои войска в соответствующие польские области. Позднее к переговорам подключилась Австрия, и 25 июля (5 августа) 1772 г. снова в российской столице была подписана окончательная конвенция между Австрией, Пруссией и Россией. Польша теряла около 30% своей территории и 40% населения. По конвенции к России отошла Восточная Белоруссия и Латгалия (93 тыс. кв. км и 1300 тыс. жителей). Австрия захватила Галицию и части Краковского и Сандомирского воеводств (83 тыс. кв. км и 2650 тыс. жителей). Пруссия получала Вармию, воеводства Поморское (без Гданьска), Мальборкское, Хельмское (без Торуни) и часть Великой Польши до реки Нотец (Неца) — всего 36 тыс. кв. км с населением 580 тыс. человек.

Среди трех участников первого раздела Пруссия получила самую маленькую, но в то же время наиболее важную в стратегическом и экономическом отношении долю. Побывав во вновь присоединенных землях, Фридрих II писал принцу Генриху: «Это очень хорошее и очень выгодное приобретение как в отношении политического положения государства, так и финансов. Однако, чтобы вызывать меньше зависти, я говорю каждому желающему об этом слышать, что я при своем посещении видел только песок, ели, пустоши и евреев».

Своими притворными жалобами Фридриху II никого, однако, обмануть не удалось. «Два императорских двора, — говорил австрийский правитель Иосиф II в узком кругу, — не обратили должного внимания на свои истинные политические интересы, когда решались на раздел Польши. Самую большую выгоду получит от этого, очевидно, король прусский: соединение двух главных частей Прусского государства, большие средства распространить торговлю, качество областей, достающихся ему на долю, — все это даст ему перевес». И в России многие были недовольны результатами первого раздела, обвиняя главу КИД Н. И. Панина в чрезмерном усилении Пруссии. А граф Г. Г. Орлов даже назвал это деяние преступлением, заслуживающим смертной казни. Русский посланник в Польше Сальдерн в письме Панину так оценил последствия прусских приобретений: «Я бы в душе одобрил ваше намерение, если бы области, которые хочет приобрести себе король прусский, были менее важны, если бы он домогался только Вармии и участка на реке Нетце, но вся Польская Пруссия — это смертельный удар для Польши, да и не для одной Польши, а для всего балтийского поморья. Округление такого рода способно потрясти политическое равновесие Европы».

Пожалуй, наиболее резкую оценку непродуманным действиям русской дипломатии и самое точное определение последовавшей вслед за первым разделом радикальной смены геополитической ситуации в Центральной Европе дал русский историк В. О. Ключевский: «Редким фактом в европейской истории останется тот случай, когда славянско-русское государство в царствование с национальным направлением помогло немецкому курфюршеству с разрозненной территорией превратиться в великую державу, сплошной полосой раскинувшуюся по развалинам славянского же государства от Эльбы до Немана».

В соответствии с административной реформой, проведенной на присоединенных по первому разделу к Пруссии польских землях, территория Вармии была включена в состав провинции Восточная Пруссия, тогда как Привислинье (правобережье нижнего течения Вислы) с городами Эльблонг, Мальборк и Квидзын вошли в новообразованную поморскую провинцию под названием Западная Пруссия.

В полдень 13 сентября (н. ст.) 1772 г. во Фромборке и других городах побережья прусские комиссары огласили акт о присоединении поморских земель, принадлежащих польской короне, к Пруссии. Тотчас же прусские солдаты с городских ворот и зданий стали сбивать символы польской государственности и гербы варминского епископа и водружать изображения прусских орлов, несколько подвод которых было заранее доставлено из Берлина. В тот же день во всех городах были опечатаны и взяты под охрану канцелярии, архивы и казначейства. Большинством населения все эти шаги новых властей воспринимались как действия оккупантов.

На 27—28 сентября было назначено принесение присяги на верность прусскому монарху его новых подданных. По свидетельству современников, на этой акции преобладали далеко не радостные настроения, многие участники церемонии чувствовали себя подавленными. А в некоторых городах, как, например, это случилось в Мальборке, представители местной шляхты демонстративно бойкотировали состоявшиеся по этому случаю торжества, проходившие в старинном рыцарском замке. Подобную же позицию заняли и многие богатые и влиятельные горожане.

Текст присяги Фридриху II был разработан в 13 вариантах для разных сословных и профессиональных групп. Каждый гражданин должен был не просто произнести клятву вслух, но и собственноручно подписать текст присяги. Один экземпляр документа вручался присягнувшему.

Фридрих Великий был очень невысокого мнения о степени цивилизованности приобретенных земель. «Польские провинции, — писал он, — невозможно сравнить ни с одной европейской страной, разве что с Канадой». (При этом, конечно, имелись в виду коренные жители Северной Америки — индейские племена ирокезов.) В особенности критично он отзывался о польской части населения: «С поляками нельзя церемониться: это еще больше их портит, но надлежит строго следить, чтобы они слушались приказов и в срок выполняли повинности, и ни в чем не давать им поблажки, потому что если сразу же не взыскивать с них полной мерой, то потом уже ничто не поможет».

Исходя из таких представлений о своих новых подданных, Фридрих II первым делом распорядился провести тотальную инвентаризацию новоприсоединенных земель. Для вошедшей в состав Восточной Пруссии Вармии была учреждена специальная Классификационная комиссия, возглавляемая советником Иоганном Роденом, куда вошли военные инженеры, землемеры, финансисты, писари и переводчики. 60 членов комиссии были разбиты на десять групп во главе с полномочными комиссарами, каждая из которых должна была обследовать свой район. Комиссии ездили от села к селу и заполняли детально разработанные анкеты, а кроме того записывали жалобы и наказы жителей. Подобная перепись была проведена и в городах. В результате выяснилось, что население Вармии в момент аннексии Пруссией насчитывало 96 547 человек. Высок был уровень урбанизации края: в городах и местечках проживало более четверти населения. Самым большим городом был Бранево (4244 жителей), а будущая варминская столица Ольштын в то время насчитывал только 1770 человек.

Сразу же вслед за проведением переписи на Поморье и Вармию обрушилась целая лавина законов, патентов, эдиктов и других актов берлинских властей, которые под страхом всевозможных кар вводили новые юридические нормы, правила и предписания, долженствующие упорядочить здешние правовые отношения и унифицировать их с существующими во всем королевстве. А еще через год была завершена очередная кодификация прусских законов, которая в полном объеме распространялась на бывшую Королевскую Пруссию.

Результаты реформаторской деятельности Фридриха II в новой провинции всегда оценивались его апологетами как в высшей степени замечательные. Вот что писал об этом вслед за немецкими историками русский беллетрист Федор Кони в своей «Истории Фридриха Великого»: «В самое короткое время было в ней установлено правильное судопроизводство, собственность и личная свобода жителей были обеспечены законом. Рабство и варварское береговое право уничтожались. Везде учреждались школы, чтобы светом разума и наук облагородить грубую чувственность новых подданных, привыкших к своеволию, распутству и забвению всякого человеческого чувства. Строились почты, больницы, фабрики; все пришло в деятельность и движение. Целые колонии пруссаков заселили пустыни и своим трудом и довольством всячески поощряли беспечных поляков к подражанию».

Нельзя не признать, что некоторые из нововведений носили, безусловно, прогрессивный характер. Однако действия берлинских властей, на самом деле, были далеко не столь благородными и бескорыстными. Уже упомянутая комиссия Родена постановила увеличить ежегодный сбор налогов в Вармии почти в 2,5 раза (с 19 до 45 тыс. талеров). Доходы, получаемые варминским епископом и костелом, которые до 1772 г. составляли в среднем 69 тыс. талеров, были переданы в государственную казну и увеличены более чем на треть — до 95 тыс. талеров в год.

Помимо секуляризации земель, принадлежавших римско-католической церкви, прусская монархия открыто провозгласила курс на ограничение прав костела и приверженцев католической веры, каковыми являлись по преимуществу поляки. В рамках этого курса, например, для католической шляхты были установлены в два раза более высокие нормы уплаты контрибуции по сравнению с дворянами-евангелистами, что в конечном итоге привело к распродаже значительной части своих владений землевладельцами-поляками. В течение короткого времени на вновь присоединенных землях произошла почти полная смена местной бюрократии. Из органов управления, судов были удалены не только поляки-католики, но и существенно сократилась численность местных жителей, которых все больше заменяли прибывавшие в большом количестве чиновники из Берлина и других центральных провинций страны. Так, например, уже к концу 1772 г. из 72 служащих Военной и домениальной палаты Квидзына в Западной Пруссии только один человек, да и то переводчик с польского языка, являлся местным жителем.

Следствием реформ Фридриха II стало и радикальное изменение расстановки общественно-политических сил. Восточное Поморье и Вармия на протяжении столетий отличались тем, что здесь чрезвычайно важную роль играли города. Горожане имели точно такие же права, как и феодалы, и оказывали решающее воздействие на политическую жизнь края. Первый раздел покончил с этим равноправным сосуществованием. Отныне дворянство становилось единственной влиятельной силой в регионе. И это происходило как раз в то время, когда в других европейских странах «третье сословие» завоевывало все более прочные позиции, оттесняя дворянство, и даже претендовало на всю полноту политической власти.

В целом политику просвещенного абсолютизма Фридриха II на бывших польских землях вряд ли можно рассматривать как удавшуюся попытку модернизации. Берлинские власти проводили курс на налоговую и финансовую эксплуатацию Вармии, Привислинья и Восточного Поморья; аграрная структура края после 1772 г. не претерпела изменений, сохранив все прежние архаичные черты; экономическая политика, основанная на государственном контроле всех сфер хозяйственной жизни, ослабляла конкурентоспособность местных производителей и торговцев; в социальной политике была сделана ставка на дворянство и произошло ослабление роли городов. Кроме того, присоединение Королевской Пруссии остановило процесс формирования специфичной региональной прусско-польской идентичности. В результате всего этого было прервано естественное, продолжавшееся несколько веков, развитие края, которое до 1772 г. происходило в рамках отношений федеративного типа и базировалось на прочных принципах самоуправления.

Совместное участие в разделе Речи Посполитой на первых порах способствовало сохранению русско-прусских союзнических отношений, а произошедшие в 1772 г. территориально-государственные изменения в определенной мере приблизили Россию к Восточной Пруссии. Не случайно в 1783 г. Екатерина II издала указ об учреждении в Кенигсберге постоянного русского консульства, а «консулем» туда был определен коллежский асессор Иван Леонтьевич Исаков. Открытие консульства в Восточной Пруссии президент Коммерц-коллегии граф А. Р. Воронцов обосновывал значительно возросшим оборотом русской внешней торговли, приходящейся на порты Кенигсберга и Мемеля. В особенности его беспокоило то, что Кенигсберг превратился в главного соперника российского порта Риги и «купечеству последнего делает иногда подрывы и нередко портит самые его спекуляции». Для эффективной конкуренции необходим был постоянный русский представитель в Восточной Пруссии, который мог бы оперативно присылать всю потребную коммерческую информацию и тем самым «споспешествовать умалению сего небезвредного для Риги соперничества».

Впрочем, основание русского консульства в Кенигсберге совпало с началом охлаждения во взаимоотношениях России и Пруссии, которые особенно ухудшились после восшествия на прусский престол Фридриха Вильгельма II. Начиная примерно с 1787 г. Екатерина постоянно ожидала полного разрыва с Пруссией. Эти опасения царицы подогревались приходящими из Кенигсберга тревожными донесениями о масштабных военных приготовлениях. В марте 1789 г. в узком кругу своих приближенных она произнесла знаменательную фразу: «Без войны с Пруссией не обойтись».

В феврале следующего года И. Исаков сообщал, что получено от короля повеление всем полкам в Кенигсберге «к походу в готовности находиться». Выступление в поход ожидалось в начале марта, по одним сведениям, в Польшу, по другим — в Курляндию против России. Обеспокоенность Санкт-Петербурга еще больше возрастала в связи с заключением оборонительного союза Польши с Пруссией, предусматривавшего взаимопомощь в случае войны, в том числе и с Россией.

В донесении И. Исакова от 5 (16) января 1791 г. говорилось: «...Здесь в публике утверждают, будто Его величество король в следующий месяц к 15 числу точно имеет быть в Кенигсберг, равно и что с оным еще пять полков прибудут, по причине которой в замке для Его величества и покои уже исправляются... Впрочем, как в Мемеле, так и в фортеции Пиллаве повелено в самой скорости все нужные укрепления и обороны приготовить». Через две недели консул сообщал шифром о начале строительства в Пиллау «водяных батарей» (плавучих артиллерийских сооружений), на что король выделил 36000 талеров. Кроме того, каналы и рвы вокруг Пиллауской крепости и в Мемеле, которые «были совсем запущены, велено в скорости привести в [надлежащее] состояние». Далее в донесении говорилось о назначении герцога Брауншвейгского главнокомандующим в войне против России, а при нем генералов Меллендорфа и Калкрейта; о приведении к присяге набранных добровольцев и о слухах, что «стоящим здесь трем полкам в начале будущего месяца велено быть в готовности к выступлению в поход». Еще через месяц Исаков писал, что хотя «здесь по сие время все еще тихо», кенигсбергское общество «в немалом страхе находится, опасаясь войны».

В середине марта Исаков снова пишет о масштабных фортификационных работах в Пиллау, куда, по его данным, направлено 1500 человек строителей и до трех тысяч тележек для перевозки земли. Он описывает приезд из Берлина в Пиллау тридцати минеров и целой артиллерийской роты в 250 человек, которая проследовала в Мемель. Кроме того, к концу апреля, как ему удалось разузнать, ожидается прибытие еще 8 полков из Шлезвига, а в городах Ве-лау, Тильзите, Гумбиннене и Инстербурге полным ходом идет сооружение военных складов. По оценке консула, всего на русско-прусской границе оказалось сосредоточено около 30 тысяч прусских солдат.

В шифровке от 5 (16) апреля консул, ссылаясь на данные, полученные из надежного источника, сообщил, что «на прошлой неделе отсюда в Польшу отпущено 200 центнеров пороху». Кроме того, продолжилось укрепление Пиллау, куда дополнительно привезено 40 пушек и 150 артиллеристов и где устроен большой магазин. Там же в порту устанавливается только что спущенная на воду плавучая батарея с десятью пушками. А все морское побережье от Пиллау до Мемеля приказано охранять трем полкам. В этом же донесении находим подтверждение возобладавшему в 1791 г. при русском дворе мнению о возможности возобновления войны со Швецией. Исаков пересказывает упорно распространявшийся в Кенигсберге слух: «Король шведский имеет быть туда [в Пиллау] инкогнито, которому миллион талеров ссуды назначено, и что он нарушить мирный договор намерен, чтобы тож против России воевать».

Ожидание скорого начала войны достигло апогея в середине мая в связи с полученными известиями о скором прибытии в Кенигсберг самого Фридриха Вильгельма II, который чуть ли не лично должен был возглавить поход против России. Консул успел даже сообщить, что 13 (24) мая «прибыл в город Его королевского величества полевой экипаж, состоявший из 16-ти повозок, 200 ездовых, 40 верховых лошадей и 71 мулов».

В течение следующих трех месяцев сообщения консула о новых военных приготовлениях чередовались со все возрастающей надеждой на «скорое замирение». Наконец, в депеше 20 (31) августа Исаков сообщил о полученной из Берлина «штафете», которая отменяла все распоряжения короля о подготовке к войне: даже распускалась по домам большая группа пекарей, специально нанятых для обслуживания войска, а большое количество загодя испеченных хлебов было роздано населению; началась продажа с публичных торгов набранных накануне лишних лошадей; всем офицерам приказано было быть по-прежнему «на мирной ноге», а за труды выдавалось награждение по 40 талеров каждому. Исаков цитирует также письмо Фридриха Вильгельма ведавшему военными приготовлениями генерал-поручику Генкелю, в котором, как удалось разведать консулу, говорилось, чтобы генерал «не столь много беспокоился о войне, поелику Россия с Пруссией состоит в весьма хорошем согласии».

Неожиданный переход от острой конфронтации двух держав к «хорошему согласию» был предопределен событиями в Речи Посполитой, где 3 мая (н. ст.) 1791 г. была принята новая конституция, открывшая возможности для укрепления польского государства. Противодействие этой перспективе стало той почвой, на которой произошло новое сближение России и Пруссии. 27 июля 1792 г. между ними был подписан договор, по которому, в частности, стороны брали обязательства действовать в Речи Посполитой в согласии друг с другом для восстановления прежней формы правления.

Прямым результатом этой политики стал второй раздел Польши, соглашение о котором было подписано в Санкт-Петербурге 12 (23) января 1793 г. (Австрия в нем не участвовала). По нему к Пруссии отходили западные и центральные польские земли, а также города Гданьск и Торунь. Новый раздел державы обосновывали угрозой распространения в Польше духа французских якобинцев, и поэтому императрица всероссийская и король прусский «не нашли для своей безопасности иного средства, как заключить Речь Посполитую в более тесные границы, устроив для нее существование и пропорцию, приличные государству среднего размера».

Еще до оглашения Санкт-Петербургской конвенции Пруссия ввела свои войска в предназначенные ей польские земли. В марте генерал Раумер блокировал Гданьск и потребовал сдачи всех польских укреплений в устье Вислы. Жители Гданьска, в большинстве своем немцы, предпочли добровольно сдаться на милость прусского короля, и лишь небольшая группа горожан-поляков предприняла попытку оказать сопротивление. Ликвидация этого единственного оставшегося после первого раздела польского бастиона в устье Вислы устранила последнее препятствие на пути бесперебойной кратчайшей связи Восточной Пруссии с центральными провинциями государства. В остальном очередной раздел никак не изменил ее положения.

После второго раздела польские патриоты предприняли еще одну попытку предотвратить окончательную гибель Речи Посполитой. В марте 1794 г. в Кракове началось восстание, которое возглавил генерал Тадеуш Костюшко. Хотя первоначально повстанцы объявили войну только России, боевые действия против них развернула также и Пруссия. По приказу Фридриха Вильгельма II из Восточной Пруссии в направлении Варшавы было переброшено свыше 20 тыс. солдат, что существенно ослабило оборонительный потенциал провинции. Это обстоятельство побудило вождей восстания разработать план вторжения в Восточную Пруссию с целью отвлечь главные силы противника от Варшавы и Центральной Польши.

Первая попытка осуществить идею превентивного удара была предпринята в конце июня — начале июля частями под командованием генерала Анджея Карвовского, начавшего наступление на город Пиш. Полякам удалось занять несколько пограничных населенных пунктов и выиграть ряд небольших сражений. Всю Восточную Пруссию охватили панические настроения. Варшавские газеты даже поспешили сообщить о приближении польских отрядов к Кенигсбергу. Распространялись слухи о том, что всюду местное население приветствует поляков возгласами радости; в некоторых городах, как якобы случилось в Гольдапе, уже вспыхнуло восстание, а в Вармии все только и ждут прихода польских конфедератов и ожидают скорого военного поражения Пруссии. Однако начавшаяся столь многообещающе атака поляков вскоре была отбита.

19 августа (н. ст.) предводитель восстания Т. Костюшко отдал приказ о новом походе в Восточную Пруссию: Литовская дивизия должна была взять Кенигсберг, а другие отряды повстанцев занять Гданьск. В это же время уроженец Восточной Пруссии Франтишек Горзковский представил повстанческому правительству план восстания в Вармии против прусского господства, который был одобрен Т. Костюшко. Штабом повстанцев были даже обнародованы «Воззвание поляков к пруссакам» и «Воззвание к жителям Восточной и Западной Пруссии», призывавшие их свергнуть прусского деспота и взять власть в свои руки.

Все эти инициативы и начинания не имели серьезных последствий и носили преимущественно пропагандистский характер с целью поддержания боевого духа повстанцев. И только в конце октября, уже на исходе восстания, небольшой отряд под командованием генералов Я. Желиньского и А. Карвовского вновь перешел границу Восточной Пруссии в районе г. Пиш, надеясь найти поддержку местного населения и распространить восстание на всю провинцию. Однако после нескольких небольших сражений и стычек в приграничной полосе поляки вынуждены были ретироваться.

Эхо польского восстания достигло и столицы Восточной Пруссии. Русскому консулу Ивану Исакову в течение всего 1794 года пришлось заниматься судьбой российских подданных, так или иначе пострадавших от действий польских повстанцев. В середине лета он устраивал возвращение на родину 112 белорусских крестьян из Минской губернии, которые оказались в Польше по торговым делам, и в окрестностях польского города Остроленко «напали на них конфедераты и начали по ним стрелять, почему принуждены были с крайнею опасностью через полуденную Пруссию до Кенигсберга с помощью прусского конвоя пробираться».

В конце лета и осенью того же года консул занимался переправой в Россию русских солдат, которые либо сами бежали из польского плена и оказались на территории Восточной Пруссии, либо были отбиты у польских повстанцев прусскими войсками. Кроме солдат, по словам консула, к нему является «немалое число российского подданства разных людей, ушедших из отечества своего в Польшу, где работою питались», также просившие о доставлении их на родину.

Поражение восстания Т. Костюшко дало повод вновь поднять вопрос о разделе Польши. Однако еще до заключения формальных договоренностей на этот счет возникло неожиданное препятствие на линии Петербург — Берлин, которое осложнило и без того непростой процесс переговоров об окончательной ликвидации Речи Посполитой. 5 апреля (н. ст.) 1795 г. между Пруссией и Французской республикой был заключен Базельский договор, ознаменовавший начало распада антифранцузской коалиции и усиливший антагонизм между Екатериной II и Фридрихом Вильгельмом II. Отражением всех этих перипетий большой политики стало донесение И. Исакова, в котором говорилось, что 13 (24) апреля 1795 г. в Кенигсберге состоялись торжества в связи с «заключенным с Францией замирением». «После принесения во всех церквах благодарных молебней при выстреле около 70 раз из пушек с крепости Фридрихсбург, — пишет консул, — все знатные [особы] обоего пола господином губернатором генерал-поручиком фон Бринеком к обеденному столу были приглашены, но я и еще некоторые тогда случившиеся [в Кенигсберге] российского двора штаб- и обер-офицеры к оному столу приглашены не были». Исаков добавляет, что многие из именитых прусских персон старались после оправдать губернатора тем, что «будто сия ошибка от забытая последовала». Консул передает и общее мнение кенигсбергской публики, что, подписав мир с Францией без ведома российской императрицы, король «весьма дурно сделал, и что через таковой учиненный непростительный поступок опасаться должно, чтоб не последовало новой войны». Любопытно отметить, что в этом, как и во всех подобных случаях, явно чувствовалась большая заинтересованность населения восточнопрусской провинции в сохранении мира с Россией по сравнению с центральным правительством и всеми остальными подданными прусского короля. И это неудивительно: вряд ли здесь могли забыть бедствия Семилетней войны и последовавшие затем несколько лет русского управления.

Вопреки прогнозам Исакова новой войны, однако, опять не посл

12.01Вильгельм Оранский. Последние годы жизни

12.01Вильгельм Оранский. Борьба за единство Нидерландов

09.01Вильгельм Оранский в 1567 - 1576 гг.

04.09Вильгельм Оранский. Вождь оппозиции

04.09Вильгельм Оранский. Начало политической деятельности