Сулла. Начало войны с Митридатом

Враг римского народа, против которого вскоре наконец должен выступить Сулла, был опасен как никогда. Его власть распространялась теперь почти на весь Восток. Правда, первое время он вел политику филантропа, разрешив воинам, которых он брал в плен во время военных операций в Вифинии, беспрепятственно возвращаться домой, иногда даже снабдив их провизией, в которой они так нуждались. В то же самое время в дополнение к либеральной политике его пропаганда стремилась ассоциировать его личность с образом Александра Великого, одной из основных добродетелей которого, в самом деле, была филантропия для греков, римляне же называли это великодушием. Стремясь походить на великого македонца, он повторял излюбленные жесты последнего. Расширил границы права убежища в храме Артемиды в Эфесе, которые Александр установил в пределах полета стрелы, выпущенной от угла верхней террасы храма; он тоже поднялся на эту террасу и выпустил стрелу дальше, чем это сделал Александр. Он предоставил городу Апамее деньги в сумме сто талантов для его восстановления после землетрясения: то же сделал когда-то македонянин. Замечено, что монеты, выпущенные в это время, несли изображение, которое граверы стремились приблизить к облику Александра. И затем последним, несомненно, доминирующим в убийстве италиков элементом понтийской пропаганды было предложение поделить имущество италиков, что, конечно, было равносильно уничтожению контрактных долгов этим людям: греки усматривали в этой мере первый этап в установлении нового общественного порядка, основанного на справедливости и равенстве.

Но Митридат опасен был также обширностью территорий, которые контролировал и откуда мог черпать значительные силы; он, так сказать, аннексировал азиатскую римскую провинцию и царства Вифинию и Каппадокию, откуда изгнал царей Никомеда и Ариобарзана. Во главе своего царства Понт, которое простиралось тогда на все побережье Черного моря до региона Азовского моря (Palus Meotis — говорили древние), он поставил одного из своих сыновей — Фарнака. Ариарат, второй его сын, командовал мощной армией, задачей которой было подчинить Фракию и Македонию. Другая его армия и значительный флот были под командованием его лучшего генерала Архелая, который уже присоединил к делу царя ахейцев и лакедемонян, почти всю Беотию и надеялся отобрать у Рима Фессалию; сам Архелай пытался подчинить Киклады и в общем плане все острова Эгейского моря.

Другая азиатская армия, с Метрофаном во главе, разгромила Эвбею, район Деметриады и Магнесию. Что касается Митридата, прежде чем предпринимать поход по Средиземноморью он расположился в Пергаме.

В Косе жители оказали ему триумфальный прием. Именно там он смог прихватить значительную часть сокровищ Египта, спрятанных Клеопатрой III, когда два ее сына боролись за трон. К тому же на острове находился молодой Птолемей Александр II, внук Клеопатры, отца которого, Птолемея X Александра сверг с трона его собственный старший брат. Митридат отправил молодого человека в царство Понт, по официальной версии, чтобы предложить ему царское воспитание, а кроме того, несомненно, потому, что полезно было иметь при себе законного наследника египетского трона.

Несмотря на общее движение греков в пользу Митридата, он все же натолкнулся на незначительные очаги сопротивления: родосцы были одним из них. Жители Родоса, к которым присоединились жители Ликии и Памфилии, так же, как все италики, которым удалось спастись из провинции, усилили защиту стен, оснастив их военными машинами, и порта; когда было объявлено, что Митридат близко, они снесли пригороды — попытка не дать возможности противнику воспользоваться ими. Выведя все свои корабли, со свойственной им гордостью, они пытались вступить в переговоры с флотом Митридата, чтобы он не приближался к их острову. Но с адмиральского судна в пять рядов гребцов (триста человек экипажа) Митридат, располагавший значительно большими силами, дал сигнал развернуться и предпринять маневр окружения. Увидев это, родосцы замедлили свое движение и, поняв, что не смогут избежать столкновения; вернули свои корабли под защиту порта, держа их постоянно готовыми для выхода, если представится удобный случай. И в самом деле им представился случай осуществить несколько атак и нанести поражение осаждавшим, среди которых самым унизительным было бегство двадцати пяти судов крупного тоннажа (два из которых были потоплены, а два вынуждены укрыться в порту Ликии, чтобы произвести ремонт) от шести маленьких, очень маневренных родосских суденышек, которые захватили врага врасплох с наступлением темноты. И в довершение несчастья адмиральское судно протаранило в результате ошибочного маневра один из своих кораблей, экипаж которого был хиосского происхождения.

Митридат очень рассчитывал на пехотное подкрепление, которому дал приказ догнать его на острове, чтобы взять Город приступом. Однако дело пошло не так, как он надеялся: шторм сильно потрепал торговые корабли, служившие транспортом для войск, и родосцы сумели воспользоваться этим, чтобы осуществить смертоносную вылазку против кораблей, на которых были, в основном, размещены больные. Таким образом они смогли захватить в плен 400 человек и повредить или уничтожить часть этих кораблей.

Но царь хотел, безусловно, подчинить Родос. Он положил много сил: приказал построить самбук, позволяющий брать приступом укрепленные ворота. Речь идет об огромной лестнице, соответствующей размерам стены, которую нужно было взять, снабженной по бокам поддерживающими панелями и установленной на два судна; пока подтягивали это спаренное сооружение, солдаты начали поднимать лестницу (далеко выходившую за носовую часть кораблей, на которых она закреплена) с помощью талей, прикрепленных на вершине мачты, обеспечивая ее устойчивость подпорками. На вершине находилась с трех сторон защищенная платформа, на которой располагались солдаты, идущие на штурм. Уверенный в этом механизме, Митридат предпринял ночной маневр, заключавшийся в одновременной атаке с суши и моря, стремясь захватить родосцев врасплох. Но осажденные были бдительны и сумели предотвратить всякую панику. Нужно сказать, что огромный самбук Митридата недолго их беспокоил: слишком высокий и тяжелый для подпорок, на которых был установлен, он угрожающе раскачивался и несколько воспламеняющих стрел быстро превратили его в огромный костер.

Тогда Митридат отказался от идеи подчинить остров и укрылся на континенте, оставив своим генералам ведение операций, сам же занялся набором войск и изготовлением оружия, сводя счеты с теми, кого подозревал в симпатии к римлянам.

Однако если родосцы испытывали законное удовлетворение от способа, каким они оказали сопротивление царю, то в римском стане было мало оснований для оптимизма. В частности, Делос был менее счастлив в своем сопротивлении: под водительством некоего Орбия жители острова, к которым присоединились многие тысячи римских беженцев, решили отделиться от Афин, где Аристиону удалось создать превалирование фракции, благосклонной к Митридату, заставив таким образом часть тех, кто был склонен к верности Риму (и кто придерживался более консервативной и традиционной тенденции), покинуть Город и искать убежища у римлян. Так делосцы использовали афинские волнения, чтобы вернуть себе независимость, и пока сражались только с афинским флотом, все шло довольно хорошо. Зато сопротивление Архелаю могло быть только символическим, и произведенные последним репрессии были особенно кровавыми, убиты 20 000 человек, многие из которых италики. Архелай передал власть над островом Афинам и доверил Аристиону сокровища делосского храма Аполлона и 2000 человек для их охраны. Эта понтийская поддержка должна была к тому же позволить Аристиону заставить окончательно замолчать оппозиционеров, которые в самих Афинах еще выступали против сотрудничества с Митридатом.

В конечном итоге единственное серьезное противодействие царю шло от пропретора Македонии Гая Сентия и его легата Квинта Бруттия Суры. На самом деле Митридат оставил за собой союз с Фракийским царством, царь которого, Софим, развязал значительные операции в пограничной зоне, затем осмелел и углубил проникновение до Эпира, где его солдаты разграбили храм Зевса в Додоне. Но римский губернатор, располагавший хорошо организованными войсками непосредственно для ведения борьбы против фракийских набегов в Македонию, которые длились уже многие годы, смог отбить захватчика. Что касается Бруттия Суры, он был спешно отправлен задержать наступление варваров с юга и довольно хорошо преуспел. В морском бою он столкнулся с Метрофаном, когда последний только что опустошил Магнесию: потопил два его судна, захватив и уничтожив экипажи, что спровоцировало беспорядочное бегство азиатского флота при содействии попутного ветра. Тогда Бруттий выступил против острова Скиатос на севере от Эвбеи, который варвары превратили в свою базу и куда помещали трофеи; став хозяином местности, он распял всех рабов и отрубил руки всем свободным. Затем, получив пехотное и конное подкрепление из Македонии (1000 человек в общем), выступил против Беотии и напал в Херонее на войска Архелая и Аристиона; сражение продлилось три дня без решающего превосходства с той и другой сторон. Все же Архелай и Аристион отступили, и римлянин использовал это, чтобы отойти и направиться в Пирей, который он занял.

Это сопротивление относительно мало известно военными успехами, больше — дипломатическими последствиями, к которым оно привело. В самом деле, Бриттий Сура не смог долго удерживать Пирей перед войсками своего противника, который только что получил значительное ахейское и лакедемонийское подкрепление; зато его позицию несколько улучшили греческие народности, оставшиеся ему верными, что побудило к большему благоразумию тех, кто еще не принял открыто сторону того или иного лагеря. Когда Луций Лициний Лукулл прибыл в Грецию с авангардом войск Суллы, Бруттий Сура со своими людьми отошел на Македонию. Сам Сулла вскоре высадился с большей частью армии: тотчас же греческие города направили к нему посольства просить у него помощи и убедить его в их преданности Риму. Конечно, в этом движении некоторой части Греции значительную роль сыграли его репутация исключительного полководца, которую он снискал, а также число легионов, бывших под его командованием и служивших мерилом значимости, которую Рим придавал этой войне: шесть легионов (даже те, с которыми он шел на Рим восстанавливать порядок) численностью около 36 000 легионеров, к которым нужно добавить италийскую конницу и вспомогательные контингенты. Но еще раз подвиги Сентиева легата уже заставили греков задуматься, и они колебались.

Первой заботой проконсула Суллы было обеспечить себя рекрутами из городов, с которыми Рим будет поддерживать связи; в обмен он предложил деньги, провизию и вспомогательные войска (в частности Фессалии и Этолии, которые менее пострадали от репрессий азиатских армий). Когда он таким образом укомплектовал личный состав вспомогательных войск и организовал тыловое обеспечение своей экспедиции, то выступил навстречу Архелаю. В Беотии почти все города выразили ему верноподданнические чувства, включая Фивы, которые раньше принимали сторону понтийского царя; политика двойной игры дорого стоила городам, с которыми обошлись сурово: половина их территорий была конфискована и в дальнейшем поделена между различными храмами, из которых проконсул реквизировал сокровища.

Когда римляне прибыли в Аттику, их противники ретировались в Афины и Пирей. Так, Сулла расположил часть своих войск перед воротами города, защищавшегося Аристоном, в то время как сам принял осаду Пирея, где укрылся Архелай за стенами толстой кладки около 18 метров высоты, построенных по идее Перикла в период Пелопоннесской войны, то есть три с половиной века тому назад. Первые попытки взять штурмом крепость оказались напрасными: понтийские войска легко отбрасывали лестницы, нанося кровавые потери нападавшим. Следовательно, нужно было действовать по-другому, тем более, что не было возможности уморить неприятеля голодом, потому что у него были выходы в море, где его превосходство неоспоримо. Тогда Сулла построил в близлежащих городах, Элевсине и Мегаре, огромные мастерские для строительства осадных машин, пропорциональных стенам, которые нужно было взять. Он потребовал от Фив, чтобы они доставили часть того, в чем нуждались техники для сооружения машин (в частности металла) и вооружения (катапульты). Если говорить о дереве, то он использовал среди прочего деревья сада Академии на берегах Сефисы (место, где Платон проводил занятия), который в силу необходимости были трансформирован в монтажную мастерскую осадных башен.

План был прост: нужно поднять перед стенами террасы и установить там огромные орудия. Следовательно, все началось с гигантских работ по сооружению террас, чтобы установить и закрепить платформу. Для этого подходил любой материал, особенно камни и балки Длинных стен (соединявших Афины и Пирей), которые из-за ветхости разрушились, — их Сулла приказал снести. Но по мере того как внешний уровень земли повысился, Архелай приказал установить опирающиеся прямо на стены деревянные башни, на которых он расположил большое число оборонительных орудий.

И в то время как с той и другой стороны возводились сооружения для атаки и защиты, постоянно шли сражения, спровоцированные вылазками варваров или попытками штурма. Благодаря двум рабам, находившимся в Пирее и извещавшим его в посланиях, написанных на снарядах пращи, Сулла смог разрушить многие попытки Архелая помешать его осадным работам. Используя свой источник информации, ему удалось превратить в победу вражескую вылазку, которая могла бы дорого стоить: многочисленная азиатская пехота должна была атаковать солдат, занятых на осадных работах, в то время как конница попыталась бы захватить в клещи основную часть римской армии. Римляне были подготовлены, а азиаты потрясены, понеся большие потери в ходе операции.

Поражение вынудило Архелая к большей осторожности: он вооружил даже своих гребцов и попросил подкрепления (хотя его войска уже были более многочисленны, чем войска римлян), и в ожидании его прибытия осмеливался на небольшие вылазки, призванные мешать осадным приготовлениям. Когда, наконец, Дромихет привел ему морем новую армию, он приказал всем своим войскам выйти, чтобы начать сражение: пехотинцев он разместил вдоль стены, чтобы помешать любой попытке с этой стороны, и добавил к ним лучников и метателей из пращи, чтобы превратить эту оборонительную гвардию в наступательную в случае, если бы противник выдвинул фланг; затем он поставил за стенами в непосредственной близости от ворот солдат, вооруженных факелами, с задачей поджечь осадные башни, как только они станут доступны.

Сражение было ожесточенным и долгое время безрезультатным; варвары сдались первыми. Они начали разбегаться. Личное вмешательство Архелая помогло собрать беглецов и вновь направить в бой. Поддались римляне, и потребовалась вся решительность легата Суллы Луция Лициния Мурены чтобы заставить войска выстоять, когда они уже чувствовали себя погибшими. Оптимальное решение было достигнуто солдатами, которых Сулла очень сурово наказал за трусость. Солдаты, обесчещенные на глазах у своих товарищей, теперь были заняты на тяжелых вспомогательных работах. В этот день они возвращались с работ по деревянным сооружениям; используя представившийся им случай реабилитировать себя, они спешно вооружились и атаковали противника. Равновесие сил сразу же оказалось изменено, и варвары быстро отступили внутрь стен, несмотря на усилия Архелая вернуть их на поле брани. Сам он пытался сопротивляться до последнего момента, пока не пришлось бросать ему веревку, чтобы втащить в Пирей, ворота которого были уже закрыты; те, кто обеспечивал его защиту, были убиты римлянами.

Несомненно, для римлян победа имела значение скорее психологическое, нежели стратегическое: несмотря на потери, армия Архелая оставалась значительно превосходящей по численности и сражение не представило случая ослабить сопротивление. Зато Архелай и его люди поняли, что для победы над римлянами недостаточно многочисленности; со своей стороны, римляне обрели уверенность, справившись с противником. Сулла сумел извлечь всю выгоду из сражений этого дня, раздавая награды и знаки отличия: особенно он поднял позорящие санкции, применяемые к солдатам, введение которых стало решающим. С приближением зимы проконсул приказал разместить основной лагерь в Элевсине, следя за тем, чтобы он был защищен от возможных атак конницы: для этого приказал вырыть (несмотря на ежедневное надоедание противника) очень глубокий ров, предназначенный сломить любое усилие атакующих войск.

Опыт первой кампании преподал Сулле, что для победы над генералами Митридата нужно располагать флотом и, одновременно обеспечивая регулярное снабжение, что невозможно, пока враг — абсолютный хозяин на море, отрезать его от источников снабжения. Следовательно, он отправил Луция Лициния Лукулла, самого близкого ему офицера своего штаба, с миссией попросить у союзных народов и свободных государств достаточное количество кораблей, чтобы создать соответствующую морскую силу. В разгар зимы Лукулл тайно отплыл и вышел в открытое море с флотилией из шести легких судов, которые не должны были позволить ему столкнуться с вражеским флотом, ведущим внимательное наблюдение за восточной частью Средиземного моря.

Сулла также нуждался и в значительных финансовых средствах. Положение в Риме изменилось: его противники, поддержанные консулом 87 года Луцием Корнелием Цинной, тем самым, который торжественно клялся соблюдать его интересы, захватили власть и призвали врагов народа предыдущего года — Мария и его людей. Среди других обстоятельств — политический переворот, лишивший Суллу источников законного финансирования кампании против Митридата: Марий вновь увидел себя командующим, чего он так добивался, после того как сместил с этого поста Суллу. Кроме политических проблем, которые ставил новый переворот, существовала еще одна деликатная ситуация: командующий не только не получал ни провизии, ни денег, чтобы платить жалование и оплачивать все издержки войны, но теперь его еще лишили законной власти, необходимой для взимания сумм, которые ему необходимы. И новости, доходившие до него из Рима, совсем не были ободряющими: его сторонники были объектом мести Мария. Некоторые убиты, другие принуждены к самоубийству, многие прибыли к нему, таким образом усилив его штаб.

Во всяком случае операции против армий Митридата были теперь в самом разгаре, чтобы Сулла мог бы отказаться от них. Теперь нужно было покончить с азиатским противником, прежде чем, возвратившись, урегулировать чисто римские вопросы. И к тому же его легионы, без сомнения, не пойдут за ним второй раз против Рима: они были готовы проложить путь к Азии и ее богатствам: предпочтительно не требовать от них вступить в рукопашную в Италии.

Сулла взял деньги там, где они находились: в сокровищницах храмов Эпидоры, Олимпии, Дельфов. Принудительное изъятие святых даров не прошло без затруднений: в Дельфах ссылались на чудеса, чтобы помешать этому, но напрасно. Необходимость создавала закон; эмиссары Суллы забирали все, предварительно составив детальную опись. Однако, несмотря на предосторожности и обещание возвратить то, что будет использовано, греков поистине шокировал подобный пиратский акт. И тон, которым грек Плутарх почти двумя веками позже рассказывал об этом эпизоде, свидетельствует о негодовании, вызванном решением Суллы. Нужно сказать, что среди других "святотатств" реквизиция привела к разрушению последней из гигантских серебряных ваз, поднесенных храму Аполлона царем Крезом: она оказалась слишком большой и тяжелой, чтобы ее вынести, и потребовалось разбить ее на множество кусков. Правда, нужно добавить, что фокидийцы сами разбили три такие вазы в IV веке, употребив их на нужды войны.

Теперь Сулла располагал массой драгоценного металла, необходимого для чеканки монет, которые были ему нужны, чтобы покрыть расходы на свою армию. И первые операции кампании 86 года начались довольно хорошо: Сулла, предупрежденный своими постоянными информаторами о том, что Архелай готовит значительный ночной конвой со снабжением для Афин, подготовил засаду, захватил солдат и конфисковал товары. В тот же день один из его офицеров, Луций Мунатий Планк нанес некоему Неоптолему, генералу Митридата, жестокое поражение в районе Халкиды: он убил у него 1500 человек, захватил в плен еще большее число, и ему удалось ранить самого Неоптолема.

Через некоторое время римлянам чуть не удалось взять Пирей: ночью, когда часовые заснули, с помощью лестниц легионеры взобрались на стену. Внезапность посеяла внутри крепости панику, но понтийские офицеры быстро овладели ситуацией: шеф команды римлян был убит и его соратники сброшены с высоты крепостной стены; азиаты воспользовались предоставленным случаем и предприняли вылазку, чтобы поджечь две гигантские осадные башни. Сулла вынужден был задействовать солидную часть своих войск, которые должны были сражаться остаток ночи и весь следующий день. Итак, возобновился обмен снарядами между осадными и оборонительными башнями. Римляне, располагавшие более мощной артиллерией (они могли выпускать тринадцать каменных ядер одновременно), имели в этой области преимущество, которое предвещало близкую победу, потому что позволяло им мешать укреплению оборонительных сооружений.

Были готовы земляные насыпи, на которые Сулла полагал установить новую машину, начались монтажные работы. Но едва они были закончены, как сооружение рухнуло: вражеские саперы подкопали платформу. Тотчас же римские техники начали заделывать дыру, приступив одновременно к минированию стены. Подземные работы, продолжавшиеся определенное время, были полны неожиданностей вроде той, что когда сомкнулись две галереи — понтийцев и римлян — те и другие саперы в темноте передушили друг друга.

Подкопы были призваны придать большую эффективность ударам тарана, чтобы расшатать огромную стену. И в самом деле вскоре показалась маленькая брешь. Завязалось жестокое сражение вокруг оборонительной башни, что находилась поблизости и которую римлянам удалось вывести из строя, предав огню. И затем, подкопав и подперев деревянными стойками участок стены, прилегающий к бреши, им удалось с одного удара завалить значительную ее часть, запалив смолу и серу, по приказу Суллы, в подземном ходе вдоль подпорок.

Эффект неожиданности был полным: предназначенные для защиты стен солдаты, опасаясь стать свидетелями разрушения других участков, оказали слабое сопротивление легионерам, бросившимся на штурм. Сулла лично руководил операциями, без конца заменяя уставших солдат свежими войсками, бросая угрозы и подбадривая, возбуждая рвение у сражающихся, клянясь, что победа не за горами. Но и Архелай тоже действовал на свой страх и риск: он по мере необходимости замещал свежими войсками те, у которых появились признаки усталости; угрожал и подбадривал своих солдат, возбуждая в них пыл, обещая, что скоро будет покончено с нападающими.

В конце концов Сулла был вынужден дать сигнал закончить сражение: ему не удалось воспользоваться проходом, а штурм был слишком губительным, чтобы его продолжать. Все же он поблагодарил своих людей за мужество. После ремонта, который Архелай проводил в течение всей следующей ночи, Сулла попытался еще раз атаковать, полагая, что заделанную дыру будет легче разрушить, так как она еще свежая. Но понтийцы обеспечивали усиленную охрану, он рисковал большими потерями.

Тогда Сулла отказался взять Пирей силой. Оставалось только надеяться уморить его голодом. Если принимать во внимание выходы Архелая к морю, могла засветиться надежда на далекое будущее. Аристион же в Афинах находился в совершенно другом положении: обозы, которые ему отправлял понтийский союзник, не поступали с того времени, как Сулла усилил блокаду, соорудив укрепленные установки и ров, как для того чтобы воспрепятствовать снабжению, так и чтобы пресечь любой выход из города, зная, что голод тем сильнее, чем больше осажденных. Таким образом, оказалось, что Афины падут быстрее, чем Пирей: по сведениям, которыми он располагал, афиняне уже съели весь скот, сварили все кожаные вещи и были на последнем издыхании; уже поговаривали о многочисленных случаях людоедства. Определенное число представителей афинской аристократии очень хотели бы положить конец голгофе, ведя переговоры с Суллой, но Аристион, поддерживаемый азиатскими солдатами, которых ему направил Архелай, грубо прогнал пришедшие к нему делегации. Однако констатируя ослабление своей защиты, он кончил тем, что направил к Сулле эмиссаров. Прием был коротким: греки думали произвести впечатление на своего противника воспоминаниями о славном прошлом Афин, подробно рассказывая о подвигах Тесея, мидийских войнах. Сулла рассердился и выставил их вон, заявив, что римляне пришли не для того чтобы получать уроки истории, а подчинить непокорных.

Его разведывательная служба указала слабое место в стене, которое, вероятно, не являлось объектом особой защиты: речь шла о зоне, называемой Гептахалкон, недалеко от ворот на Пирей. Он сам отправился на местность и решил предпринять неожиданный штурм с этой стороны. Первым солдатом, который взобрался на стену и позднее заслужил венец, был некий Марк Атей. Он ожесточенно дрался, удерживая позицию, хотя и сломал свой меч о шлем защитника.

По правде говоря, римляне не встретили ожесточенного сопротивления: люди были слишком ослаблены продолжительным недоеданием, чтобы оказаться опасными и город был быстро окружен. Однако Аристион и часть гарнизона укрылись в Акрополе, где, вероятно, оставалось немного еды. 1 марта 86 года до н. э. римские солдаты проделали огромную брешь в стене, которая соединяла Святые ворота с Пирейскими, и через нее-то к полуночи Сулла вошел в Афины во главе своей армии; город был освещен факелами, их несли тысячи легионеров, звучали трубы и рог, объявляя торжественный вход победителя.

Многие афиняне покончили с собой, чтобы избежать расправы; много других были задушены римскими солдатами, которым Сулла предоставил право грабить город (там с ужасом обнаружили, что во многих домах рабы были приготовлены для употребления в пищу). Разграбление Афин армией осталось в памяти греков как беспримерный акт вандализма и во многом способствовало созданию образа холодной жестокости Суллы: это явилось местью за оскорбления, безмерно унижавшие его самого и его жену Метеллу, которыми сыпали афиняне со своих стен во время осады.

Сохранилось воспоминание только об одном из этих поношений, и оно кажется нам совсем невинным, потому что намекает только на белый цвет кожи и веснушки: "Сулла представляет собой лишь тутовую ягоду, обсыпанную мукой". Но даже если припомнить другие злые насмешки, это вовсе не оправдывает разграбления Афин. Все гораздо проще и вразумительнее: после года ожесточенных, но безрезультатных сражений против Пирея командующий войсками ухватился за первую возможность обогатить своих солдат. И к этому нужно добавить, что Сулла очень рассчитывал на действенность примера репрессий, чтобы отсоветовать другим городам действовать, как Афины: и, с этой точки зрения, мизансцена ночного вступления в город должна была произвести впечатление, чтобы снять последние колебания в греческом стане. Но вероятно также, что греки сами несколько преувеличили размах репрессий: "Нельзя было сосчитать мертвых, число которых еще теперь определяют по обширности пространства, заполненного волнами крови. Так как помимо людей, убитых в других кварталах, пролившаяся на Агору кровь заполнила весь Керамик внутри Дипилона. Говорят даже, что кровь вытекла за дверь и затопила всю слободу".

Если и есть какие-либо резоны сомневаться, что экзекуции приняли грандиозные размеры, по мнению Плутарха, можно согласиться, что грабеж был систематическим. Как было сказано, перспективы обогащения были эффективным стимулом для солдат и Суллы, желавшего преподать грекам урок, и они использовали это, чтобы украсть кое-что из сокровищ, которые привезли в Рим.

Среди этих сокровищ находилась библиотека исключительного богатства и ценности: речь идет о собрании книг, которые сам Аристотель завещал своему ученику Феофрасту (ему он также передал свою школу), пополнившемся произведениями, принадлежавшими последнему. Однако книги были местами повреждены: когда наследники Феофраста узнали, что Атталиды стремятся собрать по всему царству имеющиеся книги, чтобы составить библиотеку Пергама, они вынуждены были закопать те, что имели неосторожность перевезти в Цепсис. Когда их раскопали, чтобы продать библиотеке Апелликона в Теосе, то обнаружили, какой вред им нанесен влагой и червями. Апелликон постарался реставрировать собрание, но он просто любил читать, а не размышлять, и то, как он заполнил пропуски, не удовлетворило требовательных перипатетиков. Сразу после смерти этого лица Сулла все захватил и разместил в Риме, где азиатский грамматик, друг Цицерона, увлеченный доктриной учителя, Тираннион, дал их первые серьезные изложения.

Самому городу грозило разрушение, о котором свидетельствует археология. Но стараниями Суллы разрушения ограничили. То ли его попросили в этом смысле вмешаться некоторые члены его штаба и представители афинской фракции, враждебные Митридату, которые нашли у него защиту, то ли потому что сам он был под влиянием греческой культуры и пожелал сохранить чарующий город греческого мира, не имеет значения: город не был разрушен, и даже если это в какой-то степени произошло (период тирании, предшествовавшей войне, уже положил начало его уничтожению), все равно он узнал в I веке н. э. новый период расцвета. Во всяком случае в то время Сулла положил конец грабежу, произнеся панегирик в честь афинян прошлого и объявив, "что он помиловал сегодняшних афинян в память их отцов, многих в память немногих и живых в память мертвых".

С римской точки зрения, взятие Афин изменило порядок вещей: теперь уже было окончательно решено побыстрее покончить с Пиреем. Как только Сулла окружил Акрополь, где скрылись Аристион и последние оказывающие сопротивление, тотчас же он вновь предпринял наступление на порт. На этот раз он употребил большие средства: мощная артиллерийская подготовка (ядра, снаряды, пращи, стрелы) должна была ослабить атакуемые точки стены так же, как и предыдущие, потому что заделанные бреши были еще свежими и менее крепкими, — действительно, стена рухнула снова, открыв вторую укрепленную стену, которую воздвиг Архелай. Не смутившись, римляне атаковали эту преграду, по приказу постоянно присутствующего Суллы, за всем наблюдающего, организующего замену уставшим войскам, подбадривающего своих солдат обещаниями славы и вознаграждений. Перед этой маниакальной ожесточенностью, в то время как Афины уже пали, у Архелая не было больше причин упорствовать в защите города, и он счел разумным ретироваться в ближайшее же время на укрепленный островок Моннихия, где оказался вне досягаемости, поскольку Сулла не располагал кораблями. Затем он окончательно покинул это место и присоединился к другим армиям Митридата.

А Сулла стирал с лица земли Пирей, не щадя ни одного из замечательных зданий, даже Арсенала, построенного в IV веке. В 1959 году археологи обнаружили огромные статуи, которые украшали его и были погребены под развалинами пожарища.

События, последовавшие за взятием Афин и разрушением Пирея, не описаны с точностью доступными нам древними источниками. Однако известно, что Архелай провел свой флот вокруг Аттики и высадился в Халкиде и отсюда пошел на северо-восток, чтобы осуществить соединение с другими понтийскими силами, которые прибывали из Македонии и Фессалии. Речь шла о двух армиях: первая, под командованием Дромизаита, состояла из свежих войск, специально задействованных, чтобы пополнить ряды солдат Архелая; второй командовал сын Митридата, Аркатий, в Македонии, где она почти не встретила сопротивления. Аркатий тоже отправился на юг, чтобы напасть на Суллу, но заболел и умер. Его солдаты, командование над которыми взял Таксил, были приведены к Архелаю. В общем это составило внушительную армию из почти 100 000 пехотинцев и 10 000 конников, снаряженную, кроме прочего, 90 грозными колесницами, запряженными четырьмя лошадьми, на колесные спицы которых крепились длинные лезвия-серпы: влетая на полной скорости в ряды противника, они производили ужасные повреждения и таким образом могли обратить линию в бегство. Но если армия и была многочисленной, она была также разношерстной, потому что состояла из различных народностей: фракийцев, понтийцев, скифов, каппадокийцев, бефинийцев, фригийцев и массы маленьких этнических единств, набранных на вновь захваченных Митридатом территориях (не будем забывать значительное войско рабов: Плутарх утверждает, что было 15 000, кого задействовали, пообещав свободу). Каждая формация имела свое собственное оружие, свои военные традиции и даже своих офицеров. Осуществлял верховное командование Архелай.

Римская армия представлялась намного меньше, хотя она и получила совершенно неожиданное подкрепление: благодаря политическому перевороту, который произошел в Риме, была направлена новая армия, чтобы вести операции против Митридата. Но эти войска сильно вымотались в путешествии: захваченные штормом корабли, перевозившие их, получили серьезные повреждения, а некоторые из них даже потонули, став причиной многочисленных смертей. И затем в Фессалии солдаты были повергнуты в ужас величиной армий, с которыми они должны были столкнуться, имея во главе генерала Луция Валерия Флакка (заменившего на посту консула старого Мария, умершего в первые дни января). Флакк больше был известен своей алчностью, нежели военным искусством, хотя ему пришлось не слишком проявить свои ораторские способности, чтобы убедить войска присоединиться к командующему с ореолом недавних побед в Афинах и Пирее. Под командованием Луция Гортензия 6 000 человек взяли направление на юг, чтобы соединиться с армией Суллы; сам же он двинулся на север по двум причинам: первое — ему необходимо было найти более плодородный, чем Афины, район для снабжения своей армии продовольствием (даже с риском идти по широким равнинам, удобным для развертывания довольно значительной вражеской конницы), и второе — он желал уменьшить опасность засады, которая грозила Гортензию и его людям. Действительно, Архелай ждал маленькое войско в Фермопильском проходе. Но благодаря Кафису, фокейцу, которого Сулла очень уважал и к кому он обращался по всем деликатным вопросам (именно он вел переговоры о "выдаче" сокровищ храма в Дельфах), римляне избежали западни, пройдя по горам Парнас и проведя ночь в цитадели Тифорея, и соединились в районе Давлиса.

С подкреплением римская армия не должна была превысить 40 000 человек, наполовину италиков, к которым присоединились греки и несколько беглецов-македонцев из армий Митридата. Диспропорция была огромной и требовался искусный маневр, чтобы не дать потопить себя при подготовке сражения с врагом, так очевидно превосходящим по численности. Если верить Плутарху, это было впечатляющее зрелище, когда варвары построились в боевой порядок, чтобы дать бой римлянам; видна была Элатийская равнина, заполненная "лошадьми, колесницами с серпастыми колесами, круглыми и продолговатыми щитами. Воздух был наполнен возгласами и воинственными кр

12.01Вильгельм Оранский. Последние годы жизни

12.01Вильгельм Оранский. Борьба за единство Нидерландов

09.01Вильгельм Оранский в 1567 - 1576 гг.

04.09Вильгельм Оранский. Вождь оппозиции

04.09Вильгельм Оранский. Начало политической деятельности