Сулла. Война с кимврами и тевтонами. Союзническая война. Консулат

В данный момент, несмотря на досаду, вызванную историей с печатью, Марий, который, несомненно, был лишен проницательности и во всяком случае еще не думал, что слава Суллы могла бы затмить его собственную, прибег к услугам молодого человека. Нужно сказать, что в Риме было неподходящее время для обсуждения вопросов первенства: один из двух консулов 105 года, Гней Маллий Максим, и проконсул Квинт Сервилий Цепион потерпели кровопролитное поражение от германских и кельтских племен, захвативших Галлию в поисках земель, чтобы там обосноваться: в силу того, что консулы оказались неспособны ладить друг с другом, — ведь тот и другой надеялись заполучить всю славу от победы, которую, они считали, легко одержат, разбили свои лагеря отдельно друг от друга перед лицом противника, истребившего оба лагеря один за другим 6 ноября 105 года при Оранже. Потери были значительными: 80 000 солдат, 40 000 армейских слуг. И главное, теперь оказалась открытой дорога на Италию для мощной германо-кельтской миграции, представлявшей массу от 250 000 до 300 000 мигрантов, из которых примерно 80 000 - 100 000 было боеспособных.

В Риме началась паника: вспоминали о нашествии явившихся с севера варваров — галлов, которые в IV веке захватили и разорили Рим. Как всегда в таких случаях, искали религиозные причины несчастью: это должно было быть местью бога Аполлона за святотатство проконсула Цепиона, который разграбил сказочный клад Тулузы, столицы тектозагов, основная часть которого, как говорили, поступила из Дельфов, куда несколькими веками ранее приходили сами галлы в поисках его. Во всяком случае, эта поразительная история позволила найти в лице Цепиона козла отпущения и, беспрецедентный случай в Риме, лишить должности командующего, снять с него магистратуру и приговорить к изгнанию. И сверх всего, та же участь постигла консула Маллия, который потерял в сражении двух своих сыновей. Так как и один и другой принадлежали к противоположным политическим течениям (Цепион принадлежал к сенатской аристократии, Маллий был представителем "популяров") — это был способ примирить римский народ перед лицом опасности. Кроме того, день 6 октября в официальном календаре отмечен знаком "роковой".

В лице Мария Рим имел популярного и победоносного военачальника; ему доверили консулат и ведение операций. В этой перспективе назначение Суллы легатом (в 104 году) и военным трибуном (в 103 году) может соответствовать желанию обеспечить священное единство перед опасностью. По счастливой случайности, варвары не приняли решения направиться на Италию: они разделились на две группы, одна из которых (тевтоны и амброны) направилась через Арвернскую страну в Западную Галлию; вторая, состоявшая из кимвров, достигла севера Испании, пройдя через перевал Ронсеваль. Эта отсрочка позволила Марию и его офицерам восстановить, реорганизовать и натренировать армию, одновременно ведя замирительную политику на юге Галлии, в которой Сулла сыграл выдающуюся роль. В частности, он был обязан убедиться в верности тектозагов, которым римский крах внушал слабое желание объединяться с завоевателями. Еще раз Сулла отличился, взяв в плен их вождя, некоего Копилла, достаточно профессионально, хотя это пленение произвело меньше шума, чем "африканское дело", потому что личность была менее значительной и исход войны не зависел от этого захвата; во всяком случае, оно подтвердило уже созданный Суллой образ лидера. Затем ему удалось убедить заключить союз с римским народом германское племя, довольно значительное по численности, которое не последовало за миграционными передвижениями других народов.

Опасность варваров продолжала существовать — кимвров, потому что они встретили неожиданное сопротивление испанских кельтов и поднялись в Галлию, и тевтонов, потому что, опустошив Галлию до Руана и будучи отброшенными бельгийскими народами с севера Сены, не имея другого решения, они отхлынули к Южной Галлии на этот раз со стремлением вторгнуться в Италию. План нашествия был прост: оставив часть своих обозов на Рейне под охраной 6000 человек, многочисленные тевтоны должны были спуститься по долине Роны, чтобы проникнуть в Италию через приморские Альпы, в то время как кимвры, следуя Рейном, пройдут в Венецию через Бреннер. В принципе два движения должны быть скоординированы, и таким образом, чтобы их остановить, нужны были две римские армии. Марий (которого римляне, исключительный случай, все годы, начиная с 104-го, переизбирали консулом с задачей закончить войну) выступил против тевтонов в районе Аэкса; его коллега по консулату в 102 году Квинт Лутаций Катул, представитель старой сенатской аристократии, честный, но мало сведущий в вопросах войны человек, должен был преградить проход через Альпы. Легатом он взял Суллу, амбиции которого стали несовместимыми с амбициями Мария.

Марий добился победы над амброиами и тевтонами в двух достопамятных сражениях, в которых приняли участие даже женщины варваров. Это была настоящая резня. Плутарх рассказывает, что земли, где проходили сражения, стали более плодородными, чем все другие, удобренные огромным количеством разлагающихся трупов, и добавляет, что местные жители находили достаточно костей, чтобы ими огораживать свои виноградники.

Кимвры ожидали тевтонов. Когда они узнали о своем поражении под Эксом и о том, что им снова было отказано в землях, необходимых для поселения, то решили дать сражение, которое сами считали решающим. С римской стороны тоже знали, что от этого сражения зависит исход войны, и соперничество возобновилось вновь. По мнению Плутарха, Марий, бывший верховным главнокомандующим (в 101 году он снова был консулом, в то время как Катул — лишь проконсулом), решил разместить войска с таким расчетом, чтобы это позволило ему присвоить всю славу от успеха: он поместил 20 000 человек Катула в центре и расставил своих 32 000 человек с одной и другой стороны этого ядра, о котором было известно, что благодаря своей позиции он был меньше задействован. Но в действительности, когда развернулись первые сражения, поднятая пыль в конце июля была такой, что Марий и его люди прошли рядом с врагом и в своем порыве потерялись на равнине Верцелл. Таким образом войска Катула, как раз под предводительством Суллы, привели к финальному результату.

Победа дала основание для ужасных сцен: кимврские женщины убивали отступавших, детей и себя самыми различными способами. Говорят, что одна из них повесилась на конце дышла, после того как повесила своих детей, каждого за лодыжки. В целом у Верцелл нашли смерть 120 000 варваров всех полов и возрастов, и римляне захватили 60 000 в плен.

Если Катул и Марий и соединились в триумфе, в глазах Истории именно последний является победителем кимвров и тевтонов, несмотря на протесты Катула, который написал книгу о своем консулате, чтобы отстоять часть славы, а также на попытки, предпринятые позднее Суллой, восстановления правды: в "Мемуарах" он детализировал рассказ о сражении при Верцеллах и стремился воздать должное качествам армии Катула, одним из командующих которой он был.

Относительно самого себя Сулла считал, что теперь он достиг достаточной известности, чтобы сделать прекрасную политическую карьеру. Он решил заняться ею. Но так как несколько запоздал к моменту получения доступа в квестуру, и это опоздание еще больше увеличилось из-за военных кампаний в Африке и Галлии, он счел возможным не представляться в городское управление, а стать кандидатом прямо в претуру. Несомненно, он переоценивал впечатление своих подвигов на избирателей; если сенатская аристократия хорошо знала Суллу и в настоящее время была заинтересована в его выдвижении, то совсем по-другому, не так восприняли его подвиги среди народа, который на данный момент благоговел только перед Марием. И еще он преуменьшал влияние своих противников, вовсе не заинтересованных сделать легкой карьеру личности, которая так явно выбрала противоположный лагерь.

Провал был унизителен, и позднее в "Мемуарах" Сулла постарался дать ему достойное объяснение: его дружба с Бокхом явилась причиной того, что задействовать его хотели в городском управлении, прежде чем избрать претором; без сомнения, мавританский царь доставил бы для игр, которые тот должен быть организовать, хищных зверей, участвующих в сценах охоты или битвах животных.

Как бы то ни было, но когда он предстал на выборах лета 98 года, чтобы стать претором на 97 год, на этот раз он вел кампанию серьезно и был избран. Его противники, как будто справедливо, не преминули упрекнуть в подкупе избирателей; впрочем, не было никого, включая даже определенных представителей знати, кто был бы достаточно близок с ним, чтобы упрекать его в этом: тогда как во время одного спора с Гаем Юлием Цезарем Страбоном (который остался в памяти римлян как человек замечательный именно своими ораторскими способностями), Сулла утверждал угрожающим тоном, что он будет использовать против него полномочия своей собственной должности. Тот ответил ему смеясь: "Ты прав, полагая, что твоя должность принадлежит тебе, так как ты ею владеешь, потому что купил ее!" Но все это относится к традиционной полемике, и, несомненно, не следует обращать на это особого внимания. Не потому что электоральная коррупция не практиковалась, но она была, вне всякого сомнения, значительно меньшей, чем в последующие десятилетия. Сулла вызвал расположение народа главным образом, наверное, благодаря обещаниям и действиям рекламного характера (установка в Капитолии монументальной группы, заказанной Бокхом и представлявшей пленение Югурты).

И одно из этих обещаний, которое он сдержал, возможно, больше того, на что надеялись те, кому он их давал: он организовал игры особой пышности. В самом деле, оказалось, что жребий дал ему городскую претуру, которая среди других обязанностей включала организацию ludi Apollinares, игр в честь Аполлона, тех же самых, которые первым организовал прадед Суллы в момент войны с Ганнибалом. Понятно, что Сулла стремился придать им особый блеск: он получил возможность представить культ Аполлона в некотором роде как семейное дело и подтвердить предназначение рода Корнелия Руфина Суллы организовывать ludi Apollinares. И, кроме того, Бокх снабдил его средствами, прислав для этого события сто львов-самцов. Впервые показывали их на свободе: одних — в сценах охоты, во время которых их убивали специально подготовленные мавры, других — в бою хищников. Римляне сохранили в памяти столь исключительные игры.

В конце года городской претуры, основная задача которой состояла в организации правосудия, Сулле доверили его первую важную миссию в Азии: он отправился во главе армии со званием проконсула Сицилии. В действительности миссия был двойной. С одной стороны, как и все, возглавлявшие провинцию Сицилию, он должен был обеспечить правление морей этого района, который сегодня находится на юге Турции, гранича с Сирией (термин провинция во времена Суллы не означал обязательно ограниченной территории, скорее, он соответствовал сфере ответственности). И главным образом он должен был привести в порядок дела в Каппадокии — царство (в центре современной Турции) оказалось жертвой серьезных волнений, вызванных вопросом преемственности на троне, и стало объектом различных притязаний. В частности, царь Понта Митридат VI, который мечтал об огромной восточной империи, имел виды на своего соседа Каппадокию. Он же поместил на трон своего ставленника, некоего Гордия. Но Рим хотел навязать крупного восточно-персидского властелина, которого выбрали сами каппадокийцы, — Ариобарзана (который в дальнейшем возьмет имя Филоромей — друг римлян). Таким образом, Сулла должен был восстановить его на троне.

Прежде всего требовалось, чтобы он обеспечил себя средствами для выполнения решений сената. Следовательно, ему нужны были войска легионеров, которых он собрал до отъезда, вместе со вспомогательными войсками, поставленными союзническими народами: здесь опять эффективно сработала его дипломатия и без осложнений ему удалось собрать действенную армию. Затем надо было провести сражение против приверженцев узурпатора Гордия: фракции каппадокийцев, поддерживаемых армянами. Об этих военных операциях ничего не известно, за исключением того, что они закончились особенно кровавыми победами и восстановлением на троне Ариобарзана.

Сулле удалось выполнить главное в миссии, которую ему доверили; однако он расширил сферу своей деятельности, предприняв первые контакты с могущественным Парфянским царством. Во время операций очистки, организованных против армян вплоть до берегов Евфрата, он встретил посла царя всех царей Арзаса. Впервые два народа вошли в сношения. Парфянское царство было значительным государством, которое простиралось до Индии и, возможно, состояло в контакте с Китаем, но испытывало одновременно трудности на своих восточных границах и было обеспокоено римской политикой на западных границах: Армянское царство тянуло вассальную зависимость, и Арзас неодобрительно смотрел на римское преследование армян. В то же время у него были все основания опасаться, как бы Каппадокия не оказалось ему враждебной.

Встреча стала для Суллы случаем установить прецедент отношений: он приказал поставить три скамьи, занял место в центре, и поместил с одной и другой стороны Ариобарзана и парфянского посла Оробаза. Подобная организация дипломатического пространства была, по-видимому, знаменательна. Рим не собирался обращаться с Парфянским царством как с равным, тем более, что не оно было истцом. Переговоры закончились договором (ратифицированным сенаторами в 95 году, когда Сулла вернулся в Рим), который предлагал дружбу между двумя народами, то есть согласие по поводу границ и ненападение.

Итак, Сулла провел настоящий раздел мира. Ни у кого из римлян, и еще меньше у самого Суллы, не было сомнений, что исключительная удача для человека одержать первенство в организации встречи двух сверхдержав, которые знали друг о друге, опасались друг друга и не были знакомы. К этой удаче Сулла добавил результаты переговоров, которые провел, как обычно, с большим знанием дела. Затем произошел инцидент, который дал понять, что Сулла умел извлечь всю выгоду полностью: член парфянской делегации халдей (специалист по пророчествам), хорошо рассмотрев проконсула, заявил: "Нет сомнений в том, что этот человек станет великим, и я удивляюсь, как ему уже сейчас удается выносить, что он не первый среди всех". Предполагают, что об этом довольно быстро стало известно в Риме во всех слоях общества.

Конечно, сразу принять столь очевидный факт были готовы не все: как полагается, враги, в свою очередь, возбудили против него дело по поводу ведения им проконсулата: если послушать их, то он много — слишком много — денег потратил на Каппадокию. Это не означает, что они были добродетельнее Суллы, но политическая жизнь была организована таким образом, что враждебность и несогласие регулировались одновременно с отчетами магистратов. Политическое равновесие устанавливалось путем правосудия. Обвинение было брошено неким Гаем Марцием Цензорином, элегантным, воспитанным на греческой культуре, имевшим репутацию беспечного, злейшим врагом Суллы. Очевидно, все сопровождалось сильной кампанией дискредитирования его политической деятельности: будто бы Сулла сделал ошибку, унизив представителя самой большой империи мира, потому что его патрицианское высокомерие помешало понять, что с посланником царя всех царей не обращаются как с представителем государства-вассала. Однако машина была плохо раскручена и обвинение перед трибуналом не имело продолжения, так как Цензорин не явился на слушание.

Итак, для Суллы начинается определенно период "отставки": в течение четырех лет о нем ничего не слышно, в то время как политическая ситуация в Риме еще больше ухудшается. Но было бы ошибкой полагать, что Сулла предан забвению в результате одного лишь противодействия его противников, сгруппированных вокруг Мария. Недостаточно было протащить промагистрата через криминальную юрисдикцию, чтобы обесчестить его и запретить ему всякую карьеру. И напрасно нападали на него за его переговоры с парфянами, договор, который он с ними подписал, нашел поддержку и был ратифицирован сенатом. В действительности Сулла сам, как большая часть представителей политических кругов, к которым он принадлежал, знал, что он еще не набрал титулов, достаточных, чтобы стать кандидатом в консулат. Не нужно забывать, что он был выходцем из родовой линии, которая не отличилась в предыдущих поколениях, и не мог поэтому выдержать конкуренции с представителями знаменитых семей, которые соперничали в стремлении добиться верховной власти, для своих отпрысков, достигших возраста, позволяющего претендовать на нее.

Конечно, это не означало, что не появлялись кандидаты вне знати, поддерживаемые другими политическими группами: например, Марк Геренний, который вопреки всем ожиданиям в борьбе за консулат взял верх над Луцием Марцием Филиппом, знаменитым оратором, относящимся по рождению и связям к лучшей части римской знати. Но в период, когда наблюдается настоящая аристократическая реакция против народных притязаний, не могли безнаказанно нарушаться правила, удобные для аристократии. Как бы ни представлялось, Сулла не находил поддержки у своих друзей и, разумеется, не добился ее у своих противников.

Это совсем не означало, что Сулла не хотел попасть в консулат. Просто он был вынужден ждать благоприятного случая и создавать более позитивное впечатление, чем то, которое составили о нем римляне. Как раз поэтому он добился, чтобы Бокх установил на Капитолии монумент, который напоминал бы о пленении Югурты, кроме того, нужно было хорошо присматривать за этим монументальным ансамблем, потому что Марий и его соратники решили его разрушить. В 91 году в Риме и во всей Италии политическая атмосфера была особенно напряженной. Среди самых ярых консерваторов, которые рекрутировались в кругах, близких к сенатской аристократии, и сторонников Мария, настаивавших на радикальной политике, возник трибун исключительного статуса — Марк Ливии Друз. Этот молодой человек, выходец из знатной семьи, которая имела репутацию самой богатой в Риме, считался лучшим оратором своего времени. Будучи в начале исполнения своих обязанностей горячим сторонником попыток сената ввести законодательство, он проявил себя как желающий комбинировать интересы многих групп воздействия, в принципе непримиримых, и таким образом получить поддержку. Посему он провел законы как популистского характера (организовав распределение земли и раздачу зерна), так и консервативного (передав трибуналы, судящие бывших магистратов за их управление, в руки сенаторов). Особенно он стал поборником требования, которое в течение нескольких лет было сформулировано в самых резких терминах: равенство прав между италиками и римлянами.

В конце 91 года раздражение было в апогее, и определенные демонстрации насилия позволяли считать, что впоследствии все может плохо кончиться. Однажды на сцене театра италийский актер был задушен группой римлян, выведенных из себя его слишком явными проявлениями итализма. Другой италик, комик, по профессии, сдержал страсти и разрядил атмосферу, заставив зрителей смеяться над свежим трупом. "Внутренности жертвы благоприятствуют нам, — говорит он, склонившись над покойником, — значит зло, которое только что произошло, меняется на добро". Он спас свою жизнь, смеясь над прорицателями, которые читали по внутренностям жертвенных животных, но этот анекдот свидетельствует о состоянии предельного притеснения, ответственным за которое был частично трибун Друз, пообещавший италикам, клянясь именами богов, охраняющих их, детей и родителей и его, на этот раз добиться для них римского гражданства. Когда при невыясненных обстоятельствах Друз был убит, конфликт уже стало невозможно предотвратить: сразу же один из преторов и его легат, относившиеся несколько свысока к народности аскулиев, были забросаны камнями в Пицении и убиты все римские граждане, которых только пиценты смогли найти в этот день. Таково начало беспощадной войны, из которой римляне вышли победителями, правда, ценой большой крови.

В этом контексте претензия Мария на всю славу от африканских событий отошла на второй план: энергия была сконцентрирована на борьбе против италийских народов, клявшихся разрушить Рим, из которого они были изгнаны. Обещавшие быть трудными военные операции с народностями, весьма искушенными в римских боевых приемах, чтобы участвовать в них в любое время, позволили Сулле приобрести "у своих сограждан славу великого генерала, у своих друзей — величайшего из всех, и у врагов — самого удачливого генерала" (говоря словами самого Плутарха). Марий же старел, подмачивал свою репутацию и наконец отказался командовать, потому что, говорил он, болезнь забирала у него все силы.

Операции разворачивались с переменным успехом: Марий, служивший вначале под командованием консула 90 года Публия Рутилия Лупа, взял армию в свои руки, когда она потерпела кровавое поражение, во время которого сам консул нашел смерть. Затем он дал сражение мятежной армии, в данном случае войскам, составленным из грозного народа марсов, и принудил своих противников к бегству. Сулла (легат другого консула, Луция Юлия Цезаря), располагавшийся лагерем недалеко оттуда, принял эстафету и изрубил на куски врага, перегруппировавшегося, чтобы принять бой. Он убил более 6000 человек. У марсов была репутация непобедимых, и поговорка гласила, что никогда не побеждали марсов или без марсов.

Это изменение ситуации принесло Сулле обсидиановую корону, несомненно, самый великолепный знак признательности, которым может гордиться полководец: пожалованная прямо на месте сражения в результате голосования армии, она свидетельствовала о чувстве признательности всех воинов к тому, кому удалось обеспечить им спасение и победу, когда положение казалось безвыходным (чаще всего потому что армия была осаждена в собственном лагере врагом, превосходящим по численности). Ее украшали травой, сорванной на поле подвига, потому что, объясняют древние эрудиты, покоренный народ преподносил своему победителю траву с земли, которая их кормила, — от нее они теперь отказываются, отдавая ей себя на погребение. В военной истории Рима весьма редко встречалась подобная признательность. За десять лет до этого возникло обстоятельство, в связи с которым, ею был осенен лоб простого центуриона: это было в 102 году, когда Марку Петрею удалось вывести войска, окруженные кимврами в районе Риволи, и соединиться с основной группой армии Катула. Но затем нужно углубиться до середины III века до н. э., чтобы найти другой пример, объясняющий гордость удостоившихся столь высокой военной почести, редкой и освящающей их храбрость и боевое умение. Что же касается Суллы, то он приказал на принадлежавшей ему в Тускулуме вилле (которая впоследствии должна была перейти в собственность Цицерона), выполнить фреску, воспроизводящую церемонию его венчания травой.

В следующем, 89 году, он вел войну в Кампании, где в конце апреля завладел Стабией, затем Помпеи. Он встретил другую грозную армию самнитов, которую разбил и преследовал через всю ее территорию.

Война не ограничивается военными операциями, а гражданская война — именно о ней шла речь — менее всего. Союзническая война стала причиной зверств, о которых тексты сохранили нам некоторые воспоминания: члены одной фракции, верной римлянам, скрылись в городе Пинна (сегодня Пенне в Амбруццах), выстроили оборону, в то время как сограждане осаждали их. Самое страшное, последние захватили детей лояльных и предприняли зверский шантаж, требуя отказаться от верности Риму во имя спасения. После отказа мятежники поставили на колени несчастных детишек и задушили их на глазах у родителей.

Непросто обстояли дела и в самих армиях. Сулла должен был испытать мятеж в соединениях, находившихся под его командованием: осаждавшие Помпеи войска, оставленные им под ответственность Авла Постумия Альбина, закидали камнями командующего, который был невыносимо спесив и которого солдаты подозревали в заговоре с врагами. По военному праву наказание за мятеж состояло из экзекуции вожаков и децимации, то есть казни одного солдата, взятого из десяти. Сулла поостерегся поступить таким образом, утверждая, что лучше удержать армию: если у нее будет понимание и угрызение совести за этот беспрецедентный акт, солдаты будут только более храбрыми в бою. Но его противники усматривали в преступной снисходительности продемонстрированное Суллой желание стать популярным в армии, чтобы уверенно полагаться на нее в военном походе в Азию против Митридата.

Наконец, Союзническая война закончилась по двум причинам — мятежники были покорены и убиты, и с 90 года консул Луций Юлий Цезарь выпустил закон, дающий римское гражданство всем остающимся верными союзниками и наделяющий военачальников правом предоставлять гражданство отдельным личностям и общностям в благодарность за оказанные услуги. Мера имела целью изолировать экстремистов, таких, как самниты, которые желали борьбы не на жизнь, а на смерть.

Во всяком случае, война стала для Суллы возможностью показать себя и завершить свой портрет совершенного лидера (хорошего генерала, хорошего администратора, хорошего дипломата), добавляя к этому при случае чуть-чуть от провиденциального человека. В то время, как он воевал в Самнии, в земле около Эзернии (ныне Изерния) образовалась широкая трещина, откуда появились языки пламени. Прорицатели, опрошенные о необычном явлении, ответили, что это знак, сообщающий, что доблестный человек с красивой внешностью возьмет власть в Риме, освободив его от волнений, имеющих там место. Не колеблясь и не позволяя кому бы то ни было вообразить другие гипотезы, Сулла объявил, что этим человеком является он, известный храбростью и огненной шевелюрой. И не упускал случая везде распространять эту мысль.

На состоявшихся в 89 году выборах магистратов 88 года Сулла наконец стал кандидатом: услуги, которые он оказал во время недавней войны, еще больше увеличили его славу, и пришел час для аристократии признать ее за ним — он был избран вместе с Квинтой Помпеем Руфом, чей сын женился на дочери Суллы Корнелии.

88 год, когда Сулла снова надел на себя знаки власти, был одним из самых ужасных. Он остался в памяти римлян в связи с тем, что впервые со дня основания Рима вооруженными войсками была нарушена священная ограда.

Экономическое положение, очевидно, было катастрофическим, потому что Союзническая война (очистительные операции которой должны были продолжаться еще много лет) захлестнула Италию огнем и кровью: не хватало провизии, каждая армия стремилась захватить урожай, чтобы не дать его врагу. Даже внутри Рима проблема становилась все острее в результате экономического кризиса: речь идет о проблеме долгов. Еще в предыдущем году очень тяжелый инцидент противопоставил кредиторов и дебиторов: и те и другие требовали помощи правосудия. Погиб при нападении на него городской претор Авл Семпроний Азеллион, который был знаком с делом: в то время как он, одетый в золотое, приносил жертвы Кастору и Поллуксу в центре Форума, в него было брошено несколько камней. Испугавшись, он попытался скрыться, достигнув храма Весты, находившегося совсем близко. Но его схватили и убили на месте. Это жестокое злодеяние вызвало всеобщий гнев, но, несмотря на значительное вознаграждение, ждавшее того, кто выдаст виновных, последние не были найдены никогда.

Политическая ситуация тоже была не из лучших, в частности, из-за притока новых граждан. В зависимости от способа, которым интегрировали в электоральный корпус, их вес значительно разнился. Вопрос ставился, в основном, о трибутных комициях, чьи избирательные единства (трибы) имели территориальный характер: если включить этих новых граждан только в некоторые из тридцати пяти триб, их влияние было почти нулевым, так как они могли создавать большинство лишь в трибах, где призывались выражать свои мысли; зато, если их распределить по всем тридцати пяти электоральным единствам, то из-за многочисленности им давалась бы власть в ущерб коренным римлянам. А трибутные комиции имели важное значение: их функцией были не только выборы во внутренние, но и в плебейские магистратуры (эдилы и трибуны), а также у них были юридические и законодательные компетенции. Предоминировал именно последний аспект: почти все принятые в течение века законы были проголосованы трибутными комициями, и легко понять, что завоевать или потерять контроль над большинством этого собрания было делом первостепенной важности. Давление было очень сильным, и каждый день разгорались ссоры, которые разрешались палками и камнями.

Как вполне естественно в подобном случае, чувство незащищенности и страха перед разразившейся гражданской войной вызвало цепную реакцию ужасов, которым, казалось, слепо вторит природа. Распространялся слух, что три ворона положили своих птенцов на улицу и съели их на месте. Рассказывали также, что крыса-самка, обгрызавшая золото со статуй одного храма, схваченная, произвела потомство — пять крысят и съела троих. И еще говорили главным образом о сверхъестественных явлениях, которые усиливали и продлевали ужас: самопроизвольно загорелся огонь в деревянных решетках оград, установленных в храме, и большого труда стоило их затушить. Наконец, в то время, как небо было чистым и без единого облачка, послышался пронзительный и мрачный звук, который продолжался и наполнял ужасом всех жителей Города. Сенат специально занимался знамениями: у него было заседание по этому поводу в храме Беллоны на Марсовом поле, в нескольких сотнях метров от Капитолия. Однако в момент дебатов влетел воробей с кузнечиком в клюве; часть он обронил, а с остатками улетел. Авгуры толковали этот знак как начало глубокого разногласия между клокочущим плебсом (кузнечик) и землевладельцами (воробей).

Ко всем этим внутренним волнениям, которыми боги, казалось, предупреждали римлян о катастрофических последствиях, добавлялась внешняя угроза, которую следовало воспринимать очень серьезно. Ведя губительную политику и надеясь извлечь из нее личную выгоду, проконсул Азии в 89 году Гай Кассий и легат Маний Аквиллий подтолкнули царя Вифинии вести политику агрессии против Митридата. В ответ последний развязал настоящий всеобщий конфликт: осенью он захватил Каппадокию и разбил армию Никомеда в Пафлагонии. Кассий и Аквиллий не предвидели, что военные действия примут такой оборот. Так как им не было поручено вести войну против Митридата, они располагали только довольно скромными военными силами, совершенно неспособными одержать верх над бесчисленными и жестокими солдатами царя. И очень скоро события обернулись трагедией: Кассий, разбитый на севере своей провинции, укрылся в Апамее, затем на Родосе; проконсул Сицилии Квинт Оппий ретировался после поражения в Лаодокии. Но Митридат дал знать жителям Города, что не произведет никаких актов расправы, если ему выдадут проконсула; что, очевидно, было сделано. Несчастного провели почти всюду, впереди его шли ликторы и двигался уничижительный кортеж. Митридат оставил его в живых только для того чтобы иметь возможность выставить напоказ проконсула римского народа плененным и смешным. Обращение, которое он подготовил для Аквиллия, было более жестоким: солдаты захватили его в Митилене, доставили в Пергам, привязали к ослу и заставили кричать: "Я, Маний Аквиллий, магистрат римского народа". Затем он был убит с помощью средства, явно изобличающего римскую жадность: ему в горло влили расплавленное золото.

Казалось, ничего не должно было теперь остановить победу Митридата: практически вся Азия воссоединилась с ним, называя его Богом, Отцом и Спасителем. Нужно сказать, что в этом смысле он позаботился развернуть умелую пропаганду: выказывал особое великодушие по отношению к азиатам, бывшим союзникам римлян, к последним же, наоборот, относился с безжалостной жестокостью. Таким образом он разжег настоящее расистское движение против всего, что было италийским или римским, и кульминацией стало уничтожение в один назначенный им день всех азиатских римлян, имущество которых было конфисковано и поделено.

Эта "Азиатская вечерня" была скрупулезно подготовлена Митридатом как в психологическом плане, так и в плане самой организации. Каждый город получил указания, которые предписывали, что нужно было убивать не только всех, в ком текла италийская кровь, взрослых и детей, но и рабов и приближенных этих людей. Были даже уничтожены их жены, часто дочери этой страны, потому что считалось, что хотя они и были восточного происхождения, но в некотором роде "заразились" от контакта с италиками.

В общем, в этот день нашли смерть примерно 80 000 человек, часто при ужасных обстоятельствах. Как только началась резня, несчастные италики искали убежище в храмах, откуда их вытаскивали и убивали, как в Эфесе. В Траллах сначала отрубали руки у тех, кто хватался за статуи богов. В Пергаме даже не утруждали себя тем, чтобы вытащить жертвы из храма Эскулапа: они были убиты дарохранительницами. Очищение некоторых городов сопровождалось даже пытками: в Кавне собрали всех, кого должны были убить, и убили сначала детей на глазах у родителей, затем жен на глазах у мужей, и мужчин в последнюю очередь. В другом месте утопили детей вместе с теми, кто хотел спастись морем. Некоторым из них удалось выбраться: тем, кто вовремя сменил тогу на какую-нибудь местную одежду.

Убийство безобидных торговцев маслом и вином, часто сильно интегрированных в местную жизнь, имело явное направление: оно показывало, что весь Восток полностью не потерпит больше римского присутствия. И особую озабоченность у Рима вызывало то, что флотилии Митридата не были "заперты" в Понте Эвксинском (Черное море): римский флот в Босфоре сдался, открыв им таким образом проходы в Средиземное море. Затем антиримское движение достигло Греции: знаменательно, что в Афинах народная "партия" откровенно выступила за Митридата, царя Понта. Наконец, Митридат организовал контакты с мятежниками Союзнической войны и некоторыми италийскими союзниками, находившимися в Африке и Испании.

Римлянам было от чего беспокоиться, и подготовка к войне, которую они намеревались развернуть против Митридата под командованием Суллы, была намного серьезнее подготовки карательной экспедиции, призванной отомстить за своих убитых "братьев".

Но чтобы предпринять далекую экспедицию, нужно закончить операции в Италии, или, по крайней мере, освободить достаточное количество войск. Сулла располагал той же армией, которой он командовал в 90 году в качестве легата консула Цезаря, затем в 89 году сначала как легат консула Луция Порция Катона, затем в качестве замещающего консула, когда тот нашел смерть в стране марсов. Много раз приводил эту армию к победе, и теперь она продолжала операции в Кампании перед городом Нол. Со своей стороны, два проконсула продолжали войну, один в Апулии (современная область Апулия): Квинт Цецилий Метелл Пий, который был не кем иным, как подозрительным кузеном Цецилии Метеллы, на которой Сулла только что женился; другой — Гней Помпей Страбон, отец великого Помпея, немного дальше к северу, в Амбруццах, против двух откровенно мятежных народов, вестинов и пелитов. Итак, пока проходили эти военные операции в Италии, климат в Риме стал взрывоопасным. Один из трибунов плебса, Публий Сульпиций, видевший в себе нас ледника Друза, кажется, заключил секретный пакт с Марием: последний берет на себя обязательства поддерживать программу реформ трибуна, в частности, касающихся включения новых граждан в тридцать пять триб таким образом, чт

12.01Вильгельм Оранский. Последние годы жизни

12.01Вильгельм Оранский. Борьба за единство Нидерландов

09.01Вильгельм Оранский в 1567 - 1576 гг.

04.09Вильгельм Оранский. Вождь оппозиции

04.09Вильгельм Оранский. Начало политической деятельности