Франция в X в. Начало борьбы Гуго Капета с Карлом Лотарингским

Отправиться на помощь испанским христианам было великодушным решением. Удивительно только, что Гуго Капет захотел лично участвовать в этом походе: данный шаг свидетельствовал о его политической недальновидности. Положение нового короля еще не упрочилось в достаточной степени, чтобы позволить ему совершать такие дальние экспедиции, но непредвиденное событие заставило его одуматься и отложить на неопределенное время поход в Испанию. Карл Лотарингский отнюдь не собирался оставлять Капетингов безмятежно пользоваться присвоенной властью. В Нижней Лотарингии сформировалась партия, состоявшая из родственников, друзей и вассалов Карла. Он разжалобил их рассказами о своей судьбе, судьбе своих маленьких детей и пообещал щедро вознаградить своих соратников. Получив их поддержку, Карл задумал отчаянный план: захватить столицу королевства, Лан. Для того чтобы быть взятым штурмом, город был слишком хорошо укреплен. Для начала Карл заслал туда шпионов, чтобы они постарались найти какой-нибудь тайный ход. Обнаружить ничего не удалось, но зато на сторону Карла были привлечены некоторые недовольные налоговым гнетом епископа Асцелина горожане, среди которых находился и родной племянник Карла, Арнульф, внебрачный сын Лотаря и клирик реймской церкви. Они пообещали сдать город герцогу Нижней Лотарингии, а взамен тот должен отменить налоги, несправедливо сбираемые епископом, и вознаградить их. Лазутчики скрепили это соглашение клятвой и, вернувшись, доложили герцогу о результатах задания.

Теперь мы предоставим слово Рихеру, рассказ которого любопытен и весьма живописен: «Карл тотчас уведомил об этом своих друзей, которых ему удалось склонить на свою сторону вышеупомянутыми жалобами. Они все собрались в надлежащее время и отдали себя в его распоряжение. Карл отправился со своими войсками в Лан и с наступлением благоприятного момента, на закате солнца, отправил своих лазутчиков к изменникам в город, чтобы объяснить им, что нужно делать. Его люди спрятались в виноградниках и среди заборов, готовые ворваться в город, если удача им улыбнется, или, если потребуют обстоятельства, защищаться с оружием в руках. Те, кто был послан подготовить засады, встретили предателей в установленных местах и сообщили им, что Карл прибыл с многочисленной кавалерией. Обрадованные изменники отправили лазутчиков передать Карлу, чтобы он скорее приходил. Как только Карл узнал об этом, он отправился во главе своего войска обходными путями, через гору, и подступил к воротам города. Часовые, услышав фырканье лошадей и лязг оружия, поняли, что кто-то приехал, крикнули со стен: кто это, пообещав начать метать камни. Предатели ответили, что это жители города, и обманутые ответом стражники открыли ворота и в ночи пустили войско внутрь. Враги захватили городские ворота и поставили охрану, чтобы никто не сбежал, затем заполонили город. Захватчики трубили в трубы, громко кричали, бряцали оружием, так что испуганные, не понимающие, что происходит, горожане выскакивали из своих домов, спасаясь бегством. Одни прятались в тайных уголках церквей, другие запирались там, где можно было укрыться, наконец, третьи, чтобы спастись, прыгали прямо со стен. Вместе с ними попытался бежать и епископ, и, когда он спускался с горы, в винограднике его заметили дозорные. Он был препровожден к Карлу и брошен в темницу. Карл также захватил королеву Эмму, из-за которой, как он полагал, брат отверг его, и приставил к ней стражу. Также он почти полностью захватил городскую знать. Когда город успокоился и в нем восстановился порядок, Карл начал заниматься укреплением позиций, обеспечением армии пропитанием и приводить все в этом отношении в порядок. Он постановил, чтобы пятьсот вооруженных стражников каждую ночь патрулировали город и охраняли городские стены; также приказал свозить хлеб со всего Вермандуа, таким образом, город оказался способным к сопротивлению. Низкие стены башни он надстроил высокими зубцами и окружил ее со всех сторон широкими рвами. Также он построил машины для борьбы с врагами; он приказал в это же время привезти подходящую древесину для сооружения других машин. По его приказу заострили колья и соорудили частокол; доставили кузнецов, чтобы те изготовили металлические снаряды и все необходимое из железа. Находились там и люди, которые так ловко пользовались баллистами, что одним уверенным ударом пробивали два равных отверстия в противоположных стенах дома и без промаха поражали парящих в небе птиц, которые падали с высоты своего полета» (131, гл. IV, 16, 17).

Карл действовал не только как искусный воин, но и как мудрый политик; он хотел заручиться поддержкой Герберта, самого влиятельного советника Гуго Капета после Адальберона, и для этого он пригласил его на переговоры. Герберт принял приглашение, что не удивительно, поскольку он предпочитал иметь хорошие отношения с каждой партией. Но волнения в стране помешали ему отправиться к Карлу. Войска герцога Лотарингского находились повсюду и нагоняли на всех сильный страх. Герберт высказал Карлу свои опасения и просил у него проводников, если тот все еще хочет с ним побеседовать, а также порекомендовал ему с почтением обходиться с королевой Эммой и епископом Асцелином и не дать себя блокировать в Лане.

С начала года короли Гуго и Роберт находились в Компьене. Они провели там большую ассамблею, где присутствовали архиепископ Реймса, Асцелин, Сегуин, архиепископ Санса, который подчинился грозным требованиям Гуго, Даимберт, архиепископ Буржа, Готье, граф Амьенский, и трое его сыновей, Готье, Годфрид и Рауль. На этом заседании они подтвердили привилегии аббатства Корби, затем, 4 июня, привилегии Сен-Коломб де Сане. Именно тогда короли узнали о взятии Лана и были сильно огорчены. Лан являлся столицей королевства. Его падение наносило чувствительный удар по их влиянию и авторитету. Однако, они не торопились, как у них было заведено во всех делах, ничего предпринимать, спокойно все обсудили, скрывая испытываемую ими печаль». Для начала был созван церковный собор, на котором Карл и Арнульф были отлучены от церкви, но этот приговор не принес никакого результата. Затем, после долгой подготовки Гуго и Роберт встали во главе шеститысячной конницы (для того времени это была внушительная армия), с которой они, в середине или конце июня 988 г., осадили Лан. Осаждающие соорудили огромных размеров таран, чтобы проломить стены, но им не удалось его втащить на гору, где находился Лан. Прошло около двух месяцев бодрствования, боевой готовности, частых стычек с осажденными.

За это время, между Феофано, Карлом и Гуго Капетом завязалась активная переписка. Феофано, считая герцога Нижней Лотарингии своим вассалом, приказала ему в письме освободить королеву Эмму и епископа Лана. Более того, она выступила посредницей между ним и Гуго Капетом, обратившись к последнему с просьбой принять заложников от Карла и снять осаду с города. Гуго Капет проявил чрезмерное послушание иноземной государыне, согласившись на все условия. Сопротивление исходило от Карла. Он высокомерно отослал посланников Феофано и категорически отказался освободить Эмму и принять вместо Асцелина заложников. Отчаявшаяся Эмма не переставая молила императрицу о помощи, жалуясь на дурное обращение ее шурина. Со своей стороны Гуго, поскольку из-за осады не мог лично отправиться к Феофано, предложил ей встретиться в Стене, 22 августа, со своей женой, королевой Аделаидой. Он обещал, что все, о чем договорятся две королевы, будет соблюдаться вечно им и Оттоном III.

Полностью прервав переговоры с Гуго и Феофано, Карл не отказался от использования дипломатических средств. Герцог Лотарингский попытался привлечь на свою сторону самого опасного своего противника, архиепископа Реймса, который участвовал в осаде Лана со своими вассалами. Он писал ему полные почтения, но не без хитрости, письма, называя его своим отцом, напоминая ему о беседе, которая состоялась у них в прошлом году в Реймсе, и об услуге, которую он ему оказал, вырвав его из рук врагов; наконец, он просил у него совета и дружбы. Но Адальберон оказался непреклонным и неподкупным. Карл сильно ошибался, полагая, что может воздействовать на Адальберона так же, как на Герберта. Вместо того чтобы согласиться на встречу, как это сделал Герберт, архиепископ даже не отвечал на первые письма герцога Лотарингского. Наконец, архиепископ написал ответ лишь для того, чтобы оборвать одностороннюю переписку. Это письмо показывает, сколь надменным и жестким был нрав Адальберона, несмотря на свое предназначение, как священнослужителя, быть покорным и сдержанным: «Вы считаете меня в числе ваших злейших врагов и, между тем, просите у меня совета! Вы хотите вырвать у меня душу и называете меня своим отцом! В сущности же я от вас этого не заслужил. Я только держался всегда, и теперь держусь, в стороне от коварных замыслов погибших людей, но вас я не считаю в их числе. Так как вы вызываете меня на воспоминания, то я и попрошу вас вспомнить о том совещании относительно ваших интересов, которое я имел с вами в то время, когда вы в первый раз обратились ко мне, и о том, что я тогда советовал вам обратиться к могущественнейшим лицам страны лично. В самом деле, разве я пользовался таким влиянием, что мог один, без посторонней поддержки навязать вас в короли франкам. Ведь это не частное дело, а общественное. Вы полагаете, что я ненавижу королевский род. Клянусь Искупителем, что я его не ненавижу. Вы спрашиваете у меня, что именно вам следует предпринимать в настоящее время. Это вопрос трудный, я право не знаю хорошенько, что вам отвечать, да если бы и знал, то не осмелился. Вы ищете моей дружбы. О если бы настало когда-нибудь такое время, чтобы я мог служить вам не уклоняясь от моего долга! Хотя вы и попрали Божью святыню, схватили королеву (Эмму), которой вы дали когда-то известную нам клятву, заключили в темницу ланского епископа, презрели проклятия епископа, — не стану говорить о моем короле, против которого вы предприняли дело, превышающее ваши силы, — несмотря на все это, я обязан помнить благодеяние, которое вы мне оказали, вырвав меня из под ударов неприятельского оружия. Я мог бы сказать еще много (например, то, что ваши сторонники прежде всего обманщики и пользуются вами, чтобы обделывать свои дела, как вы в том со временем убедитесь горьким опытом), но теперь не время. И за эти-то мои слова я уже опасаюсь. Та же причина побудила меня оставлять без ответа ваши прежние письма; из предосторожности я стараюсь не забывать слов (поэта Вергилия): nusquam tuta fides. Впрочем, обо всех этих делах, пожалуй, и можно было бы вести переговоры, если бы к нам мог приехать мой племянник, епископ Верденский, дав вам заложников. Ему можно довериться в этих делах, а без него я не могу и не должен вести подобных переговоров» (82, № 122).

Эти последние слова наводят на мысль, что графы Эд и Герберт, которым Годфрид отдал своего сына Адальберона 17 июня 987 г. в заложники, почти открыто присоединились к партии Карла Лотарингского и выдали ему епископа Вердена. Впрочем, в их верности нельзя было быть абсолютно уверенным. Архиепископ Реймса, осведомляя Карла об интригах графов, принял меры предосторожности, желая избавить своего племянника от их посягательств. Он также не пренебрег хлопотами, чтобы обратиться к самим графам. Он отправил в Труа к Герберту III церковника Ренье, который после Герберта был самым старательным его поверенным, и просил епископа Шалона-на-Марне, Гибуина, соседа графа Труа, поддержать его замыслы и сообщить ему о результатах встречи. Благодаря всем этим действиям, в обмен на заложника в конце августа Адальберона Верденского отпустили на свободу. Эд и Герберт потребовали тогда от Годфрида выполнения обязательств, то есть, без сомнения, речь шла о передаче большого числа деревень Верденской округи. Адальберон в своих посланиях настойчиво просил брата, в их общих интересах, встретиться с этими людьми, раз они того требуют. Он должен был дать им ответ 3 сентября, сам же он не мог, не подвергаясь серьезным опасностям, далеко удалиться от Реймса. Он предложил Годфриду отправиться на границу, в Бульон; оттуда он отправился бы в Реймс, под надежной охраной Манассии, графа Омона или Ретеля, вассала реймской церкви. Неизвестно, откликнулся ли Годфрид на этот призыв. Дело еще не закончилось. В последние дни 988 г. Адальберон в очередной раз отправил своих поверенных Ренье и Ансельма к Герберту и Эду. Последний тогда находился в Шартре. Результаты переговоров с графами неизвестны.

Возвращаясь к осаде Лана, нужно сказать, что она была предпринята в очень плохих условиях. После дождливой весны с паводками пришло настолько жаркое и засушливое лето (988 г.), что урожай погиб. Армия осаждающих сильно страдала от таких погодных условий. Не перенеся тягот осады, Герберт подхватил горячку. Осажденные решили воспользоваться плачевным состоянием королевской армии, чтобы нанести дерзкий удар. В середине августа горожане Лана, поддержанные всадниками, совершили вылазку. Они захватили отяжелевших от вина и сна осаждающих врасплох и сожгли лагерь. Королевская армия претерпела серьезное поражение: машины, продовольствие, поклажа — все погибло в огне. Гуго Капет, обеспокоенный взволнованными криками, сигналами рожков, треском огня и дымом пожара, обратился в бегство. После он пришел в себя и приказал исправить нанесенный урон к 25 августа. Но армия находилась в подавленном состоянии, необходимо было снимать осаду. Спустя два месяца, 18 или 23 октября, Гуго намеревался возобновить осаду.

Несмотря на поражение, Адальберон и Герберт не потеряли надежду на освобождение королевы Эммы и епископа Асцелина. Герберт призвал императрицу Аделаиду, которую снова назвал «матерью королевств», выступить в защиту своей дочери, как поступила Феофано. Но Аделаида, казалось, вовсе не обнаружила сильной любви к своей дочери. Герберт упрашивал ее проявить участие к Эмме, которое она обычно оказывала своим близким людям; он посоветовал ей отправить к Карлу ловких поверенных, чтобы просить у него отпустить ее дочь или, по крайней мере, обменять ее на заложников, Герберт тонко заметил, что для Карла пленение Эммы совершенно бесполезно и что он упрямо задерживал ее только ради того, чтобы не показывать, что он держит ее в плену безосновательно. Эмма получила свободу только в конце декабря 988 г. По всей видимости, она удалилась в Дижон, владение ее мужа, оставленный ей, без сомнения, Гуго Калетом и герцогом Генрихом, с которыми она встретилась спустя некоторое время после своего освобождения. Эмма находилась в ужасном состоянии, она вынуждена была постоянно опасаться какого-нибудь предательства и с горечью вспоминала время, когда командовала тысячами воинов, Достоверно не известно; как в дальнейшем сложилась жизнь вдовы Лотаря.

Адальберон особенно заботился о судьбе епископа Лана. Он написал Экберту, с которым он был тесно связан дружбой, чтобы тот выслал ему войска для повторной осады (18 или 23 октября), и призывал графов Бардона и Гозилона проявить интерес к участи их несчастного пленного брата. Асцелин, сломленный заточением, обдумывал какой-то отчаянный план; возможно, самоубийство или, скорее всего, союз с Карлом. Реймсский архиепископ писал ему, чтобы он и думать забыл об этом плане, и призывал набраться терпения. Он приводил ему в пример Иова и его родственника (aifinis) Годфрида, советовал ему рассказывать все, что происходит вокруг него, его посланнику Ансельму, чтобы он мог оповестить своего гонца в Париже во время праздника Сен-Дени (9 октября); наконец, он ему велел остерегаться Роберта де Миси как изменника. Некоторое время спустя Адальберон изыскал возможность, чтобы устроить Асцелину побег, конечно же, при посредничестве Ансельма. Епископ находился взаперти в башне Лана. Октябрьской ночью он спустился по веревке через окно; внизу, у крепостной стены, его уже ждала лошадь; вскочив на нее, он бежал в Компьень или Санлис к Гуго Капету. Прошел слух, что он являлся тайным сторонником Карла и поэтому спешил оправдаться. Король тотчас вернул ему свое расположение. Повторная осада Лана началась 18 или 23 октября. На этот раз Гуго и Роберт собрали войско в восемь тысяч человек. Но, как и в прошлый раз, все это было бесполезно. Карл использовал два месяца передышки на укрепление стен, увеличение и надстройку башни и сумел оказать ожесточенное сопротивление. Наступала осень, дни становились короче, бессонные ночи утомили армию, королевскому войску снова пришлось отступить. Кроме того, Гуго Капет был занят одним очень важным делом, о котором, к сожалению, почти ничего неизвестно. Из намеков, содержащихся в переписке Герберта, можно догадаться, что на границах Франции, Бургундии и королевства Лотарингии, должна состояться встреча королей (?), для установления мира между «государствами и церквями Господа». Сначала эту встречу перенесли с января 989 г. на начало поста (со вторника 1 января на первый день поста, 13 февраля). Место, назначенное на границе трех королевств, и неясный намек Асцелина Адальберону заставляют думать, что встреча должна была состояться между Гуго, Робертом, Оттоном III и, возможно, Конрадом. Несомненно, короли собирались подтвердить решения, принятые в Стене 22 августа 988 года королевой Аделаидой и императрицей Феофано.

Адальберон, без сомнения, участвовал в этом проекте, 23 декабря он получил письмо от Гуго Капета, предупреждающее о том, что его посланники прибудут в Реймс 28 декабря для того, чтобы побеседовать с его братом Годфридом и одним лотарингским епископом (имя которого неизвестно) по поводу «мира князей и Церкви». Архиепископ незамедлительно передал королевское послание этому неизвестному прелату и просил его в то же время вести себя очень корректно, чтобы самому не прослыть предателем. Этот человек не прибыл на свидание, несмотря на настойчивые мольбы. Через два или три последних дня 988 г. Реимсский архиепископ написал ему письмо, к которому прилагал копию первого послания и решительно спрашивал его о том, что он намеревается предпринимать.

Где-то в это же время Адальберон получил второе послание от Гуго Капета, в котором тот просил его вмешаться в дела аббатства Сен-Дени. Король желал провести там бенедиктинскую реформу и избавиться от аббата Роберта; он желал, чтобы Реймсский архиепископ сместил его с должности. Последний проявил гораздо большую осторожность, чем в делах монастыря Флери-сюр-Луар; он отказался «вносить ложь в дом другого», то есть, посягать на права Парижского епископа и главы его метрополии архиепископа Санса, и заметил, что аббат Сен-Дени занимает настолько видное положение, что необходимо торжественное согласие епископов области для смещения одного из ее аббатов. Адальберон согласился только разузнать мнение людей мудрых и религиозных и передать его на рассмотрение королю, если тот не будет торопиться со своим решением.

Положение, в котором оказался архиепископ, было не только весьма затруднительным, но оно снова становилось опасным. Ему, по-прежнему, приходилось заниматься переговорами с графами Эдом и Гербертом и одновременно отражать атаки рыцаря Дудона, вассала Герберта де Вермандуа; армии у него тогда не было, и он был вынужден просить у одной знатной лотарингской особы, вероятно, архиепископа Кельна, отправить ему, под руководством графа Сигиберта, как можно скорее, войско. В довершение всех несчастий, Карл, ободренный повторным отступлением Гуго прошлой осенью, вышел из Лана, появляясь во всех уголках области. Он захватил Монтегю, приблизился к Суассону, опустошая все на своем пути, угрожал Реймсу и после, вернувшись, заперся с огромной добычей в Лане.

Эти заботы и тревоги повлекли за собой роковые последствия для здоровья Адальберона: у него началась горячка. Он тотчас осознал тяжесть своего состояния и вероятный смертельный исход; и, до того как им овладела горячка, успел отправить гонцов к Гуго Капету в Париж, чтобы просить его приехать как можно скорее, поскольку боялся, что Карл воспользуется его болезнью и надвигавшейся кончиной, чтобы захватить Реймс. Его верный Герберт в это время отсутствовал, скорее всего, находясь с поручением у графов Труа и Шартра. Не догадываясь о состоянии своего учителя и друга, он недовольно писал ему, что не получает от него ни письма, ни гонца, спрашивал его, нужно ли отложить королевскую встречу в Шелле и должен ли он сам принимать в ней участие.

Как только Гуго Капет получил послание от архиепископа, он сразу же покинул Париж, взяв с собой только оказавшихся тогда с ним рядом, но ехал он слишком медленно. В день его прибытия в Реймс, 23 января 989 г., Адальберон скончался.

«На похоронах первосвященника король выказал горячие сожаления; со слезами на глазах поведал об испытываемой им печали. С большими почестями он предал погребению тело архиепископа. С удивительной добротой утешил он горожан, лишившихся своего господина. Король спросил жителей города, сохранят ли они ему верность и будут ли защищать город те поклялись ему в верности и пообещали защищать Реймс. После того как они связали себя клятвой, король предоставил им свободу действий в выборе себе господина, простился с ними и вернулся в Париж» (131. гл. IV, 24).

Теперь следует охарактеризовать Адальберона, этого удивительного человека, который и под конец своей жизни оставался самой значительной личностью во Франции, а быть может, и даже в Западной Европе. Он занимал самое высокое положение в свое время не только из-за реформирования им церкви, но зачастую из-за своего склада ума политика, своей твердости, смелости, неизменной преданности Оттонам. Его ученик и друг Герберт был более талантлив, но он не обладал такой энергией и в своих политических пристрастиях был совершенно непостоянен. Адальберон причинил огромное зло «нашей стране». Он помешал объединению Лотарингии с Францией, что дорого обошлось нашим потомкам. Можно поминутно проклинать и его самого, и его друга Герберта. Но надо уметь не поддаться этим чувствам и постараться судить о человеке не с позиций XIX века, а с позиции, соответствующих тому времени. Но даже с той точки зрения, Адальберон, безусловно, виноват в изменение, но не своей стране (его родиной была Лотарингия), а своего сеньору. Это единственный справедливый упрек, который ему могли сделать современники. Принимая из рук Лотаря Реймское архиепископство, он становился его вассалом за необъятные владения этой епархии. Он должен был испытывать признательность и абсолютную верность королю. Его не должно было беспокоить, честно или нет атаковал Лотарь Оттона в 978 г., имелись ли у него основания захватить в 985 г. Лотарингию; это никоим образом его не касалось. Он должен был повиноваться своему сеньору, как сам обещал. Конечно он снабдил его войсками для осады Вердена, поскольку не мог поступить иначе, но зато старательно уничтожал тайком все его планы, постоянно шпионил за королями, предупреждая своих германских друзей об их замыслах. Каждое письмо Адельберона было предательским, но еще раз повторим, предательским по отношению к своему сеньору, а не к своей стране, предательским не в пользу германии, а в пользу Римской империи, которой правила династия, покровительствовавшая Церкви.

Действительно, в конце X века, епископы и некоторые просвещенные церковники, обладающие некоторой политической мыслью, видели в господстве Оттонов не Германскую империю, а настоящее продолжение Римской христианской империи, основанной Константином. Совершенно неважно, что император был саксонцем. Происхождение никогда не влияло на выбор императоров. Не задевая никого, хозяином римского мира мог стать испанец, иллириец, араб, даже в дни наивысшего расцвета Римской империи. Центр императорской власти мог и должен был перемещаться в зависимости от обстоятельств. Из Италии он в одно мгновение перекочевал в Галлию, затем в Византию. Когда христианство и Карл Великий романизировали Германию, было вполне разумно, чтобы центр империи перекочевал в эти земли, чтобы легче было бороться со славянскими и венгерскими язычниками. Но ошибка сторонников Римской империи заключалась вовсе не в том, что ее центр должен был находиться в Германии, а ее государь — быть по происхождению саксонцем, но в стремлении совместить воду и огонь, Римскую империю и феодализм, что было невозможным. Данное заблуждение объяснялось неспособностью средневековья, даже в описываемое время, понять исторический процесс и прежние институты. Адальберон, Герберт и их последователь Оттон III даже не подозревали, насколько серьезные изменения претерпели за три или четыре столетия институт собственности и взаимоотношения людей. Они полагали, что как только кто-то примет титул императора, империя станет такой, какой она была всегда. Нередко приходится наблюдать, как даже выдающиеся люди заблуждаются насчет своего собственного времени.

Также нужно отметить, что Церковь, подвергнувшаяся всестороннему давлению феодализма, связала свое будущее с империей, в которой она видела свою единственную надежду на спасение. Этот замысел удалось осуществить при Оттоне III, Генрихе II, Конраде II. Но гибельные последствия проявились незамедлительно. Перечисленные императоры, которым Церковь хотела подчинять всех вокруг, сами потребовали ее подчинения. С XI века Церковь, точнее папство, поняла, что она полностью находится в руках государя, и теперь ее спасение кроется в избавлении от императорской опеки. Тогда началась борьба за инвеституру, которая в различных формах велась, не прекращаясь, во всех странах в течение всего средневековья вплоть до нашего времени. И в наши дни борьба между Церковью и государством является наследием принципов власти Римской империи.

Благодаря этим размышлениям, можно попытаться понять чувства Адальберона и выработать справедливую и непредвзятую точку зрения на его поведение. Теперь объяснимо, почему Адальберон, очарованный идеей христианской Римской империи, по которой Оттон III должен был стать новоявленным Константином, не считал себя строго связанным принесенной Лотарю клятвой. Также понятно, почему он с таким рвением добивался падения последних Каролингов. Династия Каролингов спасла папство от византийцев и лангобардов, осыпала Церковь своими милостями, сделала главенствующей силой своей политики; но когда Каролинги утратили свое могущество и стали сопротивляться империи, то стали ненужными и опасными для папства. Власть и могущество перешли к Оттонам и Робертинам. На основании принципа «блаженны властители» («beati possidentes») Церковь стала их союзницей, ибо никогда не любила слабость. Власть, изначально несколько порочная, всегда внушала Церкви тайную симпатию, если она надеялась перетянуть ее на свою сторону и заставить служить своим целям. Это объясняет, почему духовенство Галлии, по большей части, безразлично отнеслось к падению династии, основанной Пипином, и незамедлительно перешло на сторону более сильных Робертинов. Адальберон осознавал угрозу его жизни и чести, которая исходила от Карла Лотарингского, и понимал, что нельзя полагаться на обещания и лесть герцога. На тот момент присоединить к империи королевство франков было затруднительно. Единственное средство, которое могло бы спасти архиепископу жизнь и дать возможность осуществить свои планы, было возвести на трон одного из князей, который мог бы гарантировать свою преданность Церкви и при этом не обладал бы ни великим умом, ни благородным характером. Гуго Капет прекрасно соответствовал этим качествам. Адальберон рассчитывал манипулировать им и сделал его королем. Новая династия долго не забывала, что своей властью она обязана Церкви. Однако на троне Гуго не оказался настолько послушным, как надеялся архиепископ. Он хотел обеспечить будущее своей династии, короновав спустя несколько месяцев после своей собственной коронации своего сына. Адальберон испытал сильное разочарование. Он не планировал основывать новую династию. В приходе Гуго к власти архиепископ видел подходящий, но временный выход из положения. Возможно, он собирался заново обыграть свою теорию выборов, чтобы устранить Роберта в пользу Оттона III. Его нежелание сделать Роберта королем-соправителем было очевидно. Однако архиепископу пришлось уступить. К тому же Роберт был молод, его воспитателем был Герберт, наконец, он преуспевал в науках и теологии. Адальберон. видимо, надеялся, что сможет управлять им, как и его отцом. Возможно, то было великое заблуждение. Роберт не проявил особой любви к своему бывшему наставнику Герберту. Со временем, Гуго стала пугать чрезмерная привязанность архиепископов Реймса к империи; король имел гораздо лучшее представление, чем Лотарь и Людовик V, о тайных планах и хитрости архиепископа, к которым он прибегнул. Слишком большая ловкость, с какой архиепископ помог Гуго взойти на престол, должна была обеспокоить нового короля. Поэтому, думается, что доброе согласие Капета с Адальбероном продолжалось бы недолго.

Мы воздали должное незаурядным качествам Адальберона, попытались объяснить и частично оправдать его поведение. Но не будем увлекаться. Положение вассала Франции, которое занимал архиепископ, противоречило его тайным чувствам и вынуждало его к хитрости; его двуличность совершенно исключает сочувствие. Можно простить этому человеку тот вред, который он нанес Франции, принимая во внимание время, в которое он жил, можно также с участием отнестись к его жизни, но его невозможно ни любить, ни уважать.

12.01Вильгельм Оранский. Последние годы жизни

12.01Вильгельм Оранский. Борьба за единство Нидерландов

09.01Вильгельм Оранский в 1567 - 1576 гг.

04.09Вильгельм Оранский. Вождь оппозиции

04.09Вильгельм Оранский. Начало политической деятельности