Спарта. Илоты

Особый статус илотов прекрасно чувствовали древние авторы. Недаром илотов они называли или рабами общины (Павс., III, 21,6), или государственными рабами (Страб., VIII, 5,4, p.365), подчеркивая тем самым их зависимость от спартанской общины в целом. От рабов классического типа илоты действительно отличались целым рядом привилегий : это право на семейную жизнь, на хотя и ограниченное, но владение частной собственностью (так по свидетельству Фукидида (IV, 26,6), в 425 г. до н.э. некоторые мессенские илоты имели собственные лодки). Их узаконенное прикрепление к земле, с одной стороны, ставило илотов в положение крепостных крестьян, но с другой, - гарантировало им и их потомкам сохранение определенного жизненного уклада. Между илотами и их хозяевами, спартиатами, стоял закон, который регулировал отношения этих двух социальных групп. Илоты, например, могли быть уверены, что их не продадут за границу, что с них не возьмут налог, больше установленной нормы, что распоряжаться их жизнью если кто и может, то только государство, а не частные граждане. Им также была дарована одна, по крайней мере, религиозная гарантия - право убежища в храме Посейдона в Тенаре.

В правовом отношении илоты, конечно, считались собственностью всего спартанского государства in corpore. Эта связь илотов с государством проявилась в целом ряде правовых актов, обеспечивающих государственный контроль над илотами, в таких, например, как криптии и ежегодное объявление эфорами войны илотам от имени всего полиса. Но феномен илотии заключается как раз в двойственной зависимости илотов как от государства, так и от их собственных индивидуальных владельцев. Конечно, права отдельных спартиатов по отношению к принадлежащим им илотам были ограничены, особенно в правовом отношении. Это ограничение прав частных владельцев, с одной стороны, вносило в образ жизни илотов известный элемент свободы, а с другой, - гарантировало им достаточно стабильное существование в рамках навязанной им социально-экономической системы. Так илоты вообще не являлись объектами купли-продажи: во всяком случае мы не знаем ни одного такого случая во всей спартанской истории. Каждый спартиат был ответствен перед государством за своих илотов ( Мирон у Афинея, VII,271 f ). Государство в данном случае выступало в качестве коллективного собственника илотов, а отдельные граждане - в качестве арендаторов. Именно поэтому права спартиатов-хозяев не простирались до освобождения илотов. Одно только государство могло их освобождать или продавать за пределы страны (Эфор у Страбона, VIII, 5,4, p..365).

Система полицейских и карательных мер по отношению к илотам носила также государственный характер. Во всяком случае, когда в наших источниках речь идет о смертной казни илотов, ее всегда осуществляла община. Своей экономической стабильностью илоты также отчасти были обязаны государству, которое регулировало эти отношения и лишало их хозяев возможности изменять строго фиксированные налоги.

Вмешательство государства в экономические отношения между илотами и их господами ставило своей целью сдерживать алчность господ и не давать им возможности полностью разорять илотов. Таким образом, хотя экономический прессинг и был значительным, однако государство гарантировало илотам строго фиксированный уровень налогов. Поэтому можно говорить об определенной экономической свободе илотов. Мы не знаем, насколько сами спартиаты были включены в хозяйственную деятельность. Скорее всего, их участие в подобного рода делах было минимальным, и илоты в повседневной жизни пользовались относительной свободой и самостоятельностью.

Такой надзор государства за экономическими взаимоотношениями илотов и их хозяев, может быть, является самым важным моментом, объясняющим и столь долгое существование илотии, и сравнительно низкий уровень "мятежности" илотов. Когда в 222 г. до н.э. царь Клеомен, испытывая серьезные денежные затруднения, предоставил илотам возможность выкупиться на волю, оказалось, что набралось около 6 тысяч илотов, способных заплатить за себя и свою семью довольно большую сумму в 5 аттических мин (Плут. Клеом., 23,1). Сама цифра - 6 тысяч илотов (а речь идет только о лаконских илотах) - свидетельствует о том, что экономическое положение их было весьма сносным. Ведь в общей сложности сумма их выкупа составила 500 талантов. Конечно, и в период классики, а не только позднего эллинизма, илотская элита вполне могла быть зажиточной и иметь достаточно средств для выкупа на свободу. Вопрос заключается в другом: пока спартанское государство было достаточно сильным, оно бесспорно сохраняло монополию на владение илотами. Вне зависимости от вопроса о реальной принадлежности илота, одно на всем протяжении спартанской истории оставалось бесспорным: только государство решало, где илоты должны жить и работать, когда и на каких условиях их освобождать, и конкретный спартиат не имел законной власти изменять эти решения. Поэтому думается, что пока государство было достаточно сильным и не нуждалось катастрофически в деньгах, механизм освобождения илотов вовсе не обязательно носил исключительно цензовый характер. Так, в период Пелопоннесской войны государство неоднократно отпускало на волю целые группы илотов, но не за деньги, а под условием их дальнейшей военной службы. Подобные массовые манумиссии, вызванные экстраординарными обстоятельствами, были явлением, характерным не только для Спарты. Афины, например, в конце Пелопоннесской войны, пребывая в состоянии крайней военной опасности, были вынуждены прибегнуть к исключительной мере - призвать взрослых рабов во флот, а после победы даровать им свободу (Аристоф. Лягушки, 33, 191, 693-694; Ксен. Гр. ист., I,6,24). Но если в Афинах государство выкупало отдельных рабов у их хозяев, чтобы потом призвать их на военную службу, то Спарта в этом не нуждалась, поскольку здесь само государство было de jure владельцем рабов.

Таким образом, между илотами и их хозяевами стояло государство, которое законодательным путем обеспечивало определенный баланс интересов как илотов, так и спартиатов. Греческие авторы, желая как-то объяснить те гарантии, которые брало на себя государство по отношению к илотам, ссылаются на древний "первоначальный договор", заключенный между победителями спартанцами и побежденными мессенцами (Эфор у Страбона, VIII, 5,4, p.365). Античная традиция связывает подобные "договоры рабства" не только со спартанскими илотами, но также с фессалийскими пенестами и гераклейскими мариандинами. Степень вмешательства государства в данном случае определялась корпоративными интересами всего гражданского коллектива.

В нашей традиции можно проследить деление всей массы илотов на две большие группы по "национальному" признаку - на мессенских и лаконских илотов. Эти две группы различны и по своему происхождению, и по времени образования, и по количественным характеристикам. Целый ряд фактов в спартанской истории можно удовлетворительно понять и истолковать, только предположив наличие известных различий в статусе лаконских и мессенских илотов.

Историко-географические реалии предполагают, что лаконские илоты должны были находиться в более привилегированном положении, чем мессенские. Различное отношение к этим двум группам илотов специально культивировалось спартанским обществом и было одним из основных принципов социальной политики Спарты. Подобное дифференцированное отношение к илотам было надежным средством для того, чтобы воспрепятствовать их объединению.

Согласно традиционной точке зрения, система илотии в Мессении сложилась на несколько веков позднее, чем в Лаконии, и была результатом двух Первой Мессенской войны илоты должны были отдавать своим господам половину урожая ( фр.5 Диль). Таким образом, система экономического давления на мессенцев изначально была достаточно суровой и жесткой. Возможно, и позднее мессенские илоты находились под большим экономическим прессингом, чем лаконские илоты. Но дело не только в экономическом факторе. Борьба со спартанскими эксплуататорами переплеталась у мессенцев с борьбой за восстановление национальной самостоятельности. Мессенские илоты, таким образом, в отличие от рабов классического типа, осознавали себя как единую национальную и социальную величину. И в таком своем качестве могли действовать на исторической арене.

Важно отметить еще один момент. В отличие от лаконских илотов, между спартанцами и мессенскими илотами вряд ли существовали какие-либо личные контакты. Мессенцы жили далеко от Спарты и были отделены от нее значительным горным барьером. Нужно думать, что спартанцы не привлекали мессенских илотов к военной службе и не использовали их в своих домах в качестве слуг. Для этого гораздо более подходили лаконские илоты. Поэтому говоря о личных контактах между илотами и их хозяевами, мы имеем в виду только лаконских илотов. Близость клеров, использование части илотов в качестве обслуги, конечно, приводили к возникновению каких-то личных контактов, тем более, что обладание илотами переходило по наследству от отца к сыну. В Спарте, таким образом, прослеживается тот же стереотип в отношении к рабам, что и в остальной Греции. В античной литературной традиции, в особенности в комедиях Аристофана, дается определенный литературный тип раба, наделенный целым рядом отрицательных качеств: обжорством, пьянством, склонностью к воровству, трусостью и т.д. Но когда речь идет о домашних рабах, особенно о кормилицах и педагогах, они, наоборот, становятся носителями целого ряда добродетелей: преданности, честности, порядочности. У Еврипида, например, подобного рода рабы нередко спасают своих хозяев от гибели (Электра, 286-287, 487 слл.; Ипполит, 176 слл., 433 слл.).

В литературной традиции встречается несколько трогательных историй о сотрудничестве илотов и спартиатов, выдержанных в духе патриархального братства (Гер., VII, 229; Плут. Лик., 28), но они скорее исключение из правила. Основной лейтмотив в их отношениях - это ненависть одних и страх других. Илоты, по словам Ксенофонта, были "готовы съесть спартанцев живьем" (Гр.ист., III, 3,6). Результатом таких отношений были илотские восстания, масштабы которых сопоставимы разве только с восстаниями рабов в Риме. Так в 464 г. до н.э. имело место самое крупное в истории Спарты восстание илотов. Оно вошло в историю под названием Третьей Мессенской войны (Фук., I, 103; Диод., XI, 64,4). Само название свидетельствует как о характере, так и о масштабах восстания, в котором приняли участие кроме илотов несколько периекских общин (Фук., I, 101,2). Только находчивость и оперативность царя Архидама, сумевшего предотвратить нападение илотов на Спарту, спасли спартанцев от грозящей им катастрофы (Плут. Ким., 16). В этом восстании принимали участие и лаконские, и мессенские илоты. И если спартанцам удалось довольно быстро подавить очаги сопротивления в Лаконии, то в Мессении война продолжалась еще десять лет.

По окончании восстания спартанцам пришлось заключить с мессенскими повстанцами договор, согласно которому им был предоставлен свободный выход из Мессении и возможность поселиться в Навпакте (Фук., I,103). Сам факт заключения договора с мессенскими илотами свидетельствует о том, что спартанцы воспринимали их достаточно серьезно. Для них мессенские илоты были одновременно и рабами и внешним врагом. Ведь те обладали известной политической и "национальной" солидарностью, которой не было и не могло быть у рабов классического типа. Помощь мессенским повстанцам со стороны афинян также свидетельствует о том, что греческий мир воспринимал их отнюдь не как обычных рабов. По словам М.Финли, мессенские илоты "вполне резонно внушали страх своим господам как потенциальные мятежники: ведь они были группой и, даже можно сказать, подчиненной общиной", с общей коллективной судьбой. То, что внешний мир воспринимал их именно так, видно, например, по тому, что, когда мессенские илоты были освобождены фиванцами в 370 г. до н.э., они немедленно были приняты греками как собственно греческая община. По-видимому, для греков основной отличительной чертой илотии было то, что илоты составляли пусть подчиненную, но общину, в которой отдельные члены никогда не теряли социальных и родственных связей.

По свидетельству Диодора и Плутарха, результатом восстания 464 г. до н.э. стало систематическое применение спартанцами репрессивных мер против илотов (Диод., XI, 63,7; Плут. Лик., 28, 12). Таким образом, часть наших источников связывает появление криптий не с Ликургом, а с Третьей Мессенской войной. Хотя, возможно, противоречивость наших источников в данном вопросе отчасти мнима. В результате илотского восстания 464 г. , скорее всего, давно уже существовавший институт криптий получил сильный дополнительный импульс к своему дальнейшему развитию и усилению.

Институт криптий, который шокировал даже почитателей Спарты (Плут. Лик., 28, 13), скорее всего, берет свое начало от примитивных обрядов инициаций, во время которых молодые воины должны были демонстрировать свое мужество, выносливость и ловкость, в том числе и с помощью убийства первого встречного. Этот пережиток в Спарте очень рано трансформировался в социально полезный институт. С какой легкостью спартанцы, прошедшие школу криптий, убивали людей по первому же подозрению, видно, например, из рассказа Ксенофонта о спартанском офицере периода Пелопоннесской войны Этеонике. Он, разыскивая заговорщиков из числа собственных наемников и приняв за такового первого же встреченного им хиосца, не задумываясь, приказал убить его (Гр. Ист., II, 1, 3).

Если в период архаики основным объектом нападения отрядов спартанской молодежи оставалась, очевидно, западная Мессения, где население никогда полностью покорено не было спартанцами, то теперь объект изменился. Институт криптий стал функционировать как исключительно антиилотское бандформирование, чья деятельность была освящена законом. Легитимность криптиям придавал своеобразный обряд - ежегодное объявление эфорами войны илотам (Плут. Лик., 28). Этот символический обряд являлся необходимым юридическим фасадом для самого существования криптий, этих тайных патрулей спартанских "чернорубашечников", состоящих на службе у государства. Для них убийство илотов было делом рутины.

Кроме криптий, которые носили регулярный характер и служили целям индивидуального террора, к результатам Третьей Мессенской войны можно отнести и обращение спартанцев к массовому террору. Мы знаем только один такой случай, который остался в истории, по-видимому, потому, что поразил современников своей масштабностью. Но, возможно, групповые акции насилия над илотами имели место и до и после той истории, о которой нам рассказывает Фукидид.

Так в начале Пелопоннесской войны, когда спартанцы занялись набором и обучением первых отрядов илотов, они провели демонстративную акцию устрашения, которая по-своему является уникальной во всей греческой истории. Как рассказывает Фукидид, они единовременно уничтожили две тысячи илотов (IV, 80,3-4). Сам Фукидид считает, что эта акция была вполне в русле обычной политики Спарты по отношению к илотам. У Мирона мы находим подтверждение тому, что в истории, рассказанной Фукидидом, нет ничего экстраординарного, кроме масштабности репрессалии. Согласно Мирону, для спартанского правительства было обычной практикой казнить илотов, отличающихся выдающимися физическими данными (Мирон у Афинея, XIV, 657 d).

Вероятно, именно спартанский опыт заставил греческих философов в своих проектах идеального государства отказаться от идеи формирования класса рабов из гомогенного в этническом и культурном отношении населения. Так Платон пишет: "Сколько случаев бедствий в государствах, которые обладают большим числом рабов, говорящих на одном языке" (Плат.Зак., 777 c-d ; ср.: Арист.Пол., 1330a).

Если проанализировать те немногие высказывания греческих авторов V - IV веков до н.э. (Фукидид, Критий, Ксенофонт, Платон, Аристотель), которые касаются илотии, мы убедимся, что все они единодушно делают акцент на существовании постоянного и сильного напряжения между спартиатами и илотами. Отсюда ими делается логический вывод об опасности для любого гражданского коллектива подобного типа рабства.

12.01Вильгельм Оранский. Последние годы жизни

12.01Вильгельм Оранский. Борьба за единство Нидерландов

09.01Вильгельм Оранский в 1567 - 1576 гг.

04.09Вильгельм Оранский. Вождь оппозиции

04.09Вильгельм Оранский. Начало политической деятельности