Битва при Лепанто

Союз Франции, вернейшей дщери христианской церкви, с турками не был случайным, но продолжался в течение долгого времени, и именно этому обстоятельству турки были главным образом обязаны своими успехами на море, так как они не были бы в силах противостоять всем соединенным христианским флотам, а, кроме того, военная гавань Тулон в западной части Средиземного моря, конечно, имела для них громадную ценность в качестве опорного пункта. Благодаря этому завоевания турок распространялись все дальше.

В 1560 г. Андреа Дориа с большим флотом был неожиданно атакован и совершенно разбит у острова Джербе между Тунисом и Триполи, в Малом Сырте, недалеко от берега капудан-пашой Пиали – хорватским ренегатом; спаслось только несколько кораблей, которые вместе с экипажем были взяты в плен турками при захвате острова. После этого турки оказались полными хозяевами на Средиземном море.

Какова была в те времена безопасность на этом море, можно судить по одной жалобе, разбиравшейся в том же году в кортесах в Толедо: в жалобе этой говорилось, что редко какому-либо купеческому судну удавалось уйти от разбойников, вследствие чего морская торговля пришла в совершенный упадок; все испанское побережье от Перпиньяно и до португальской границы постоянно находилось под такой угрозой пиратских набегов, что на расстоянии 15 морских миль от берега никто не решался строиться, и вся полоса земли оставалась необработанной.

Произведенное турками в 1565 г. нападение на Мальту с большими силами, было отражено не флотом, а необыкновенно храбрым сопротивлением рыцарей - Иоаннитов, которые после утраты Родоса переселились на Мальту со своим гроссмейстером Жаном де Валеттом (по его имени столица Мальты названа Ла-Валетта). Форт Св. Эльма был уже захвачен турками, но овладеть замками св. Ангела и св. Михаила в гавани они никак не могли, так как, несмотря на все усилия, им не удалось разбить цепь, запиравшую гавань. Неприятельского флота в виду не было, и турецкий флот мог действовать с полной свободой. Так далеко на запад турки после этого уже никогда не заходили.

Огорченный неудачей, султан Селим стал искать другой объект для нападения и обратил взоры на восток, что было совершенно непоследовательно, где Кандия и Кипр находились еще во власти Венеции. 12 сентября 1569 г. внезапно возникший на верфи в Венеции пожар уничтожил все постройки, пороховой склад флота взлетел на воздух и причинил громадные разрушения; из числа галер сгорело только четыре, но молва говорила, будто бы погиб весь венецианский флот. По совету своего любимца, еврея Иосифа Мази, султан счел удобным воспользоваться этим моментом и потребовал от венецианцев уступки острова Кипра.

Венецианцы вели уже в течение ста лет с перерывами вялую войну с турками, без всякой энергии, причем преследовали только второстепенные задачи. Во главе государства стояли тогда крупные купцы, которые совершенно не понимали того значения, какое имеет господство на море, и поэтому не умели направлять политику сообразно действительным интересам государства, а заботились только о выгодах текущего момента. Никакой определенной линии в политике у них, как и раньше, не было, и они были всегда готовы продать за деньги свою помощь, или за деньги же купить себе мир, хотя бы на самых возмутительных условиях. В средствах недостатка у них не было, а искусных моряков они могли добыть в любом количестве на своем торговом флоте или в своих заморских владениях, состоявших сплошь из островов и береговых областей - Далмации, Иллирии и пр. Не могло быть недостатка и в даровитых предводителях, если бы только им была дана возможность выдвинуться. Венецианцы, однако, не понимали, что только могущество на море может действительно обеспечить безопасность торговли, и не оценивали надлежащим образом грозившей им со стороны турок опасности. Вместе с тем, будучи от природы мало склонны к военному делу, венецианцы боялись крупных расходов на флот. Вследствие этого, Венеция с каждой новой войной теряла часть своих владений на востоке; однако предъявленное Селимом грубое требование уступить Кипр Венеция решительно отвергла, вследствие чего Селим, не долго думая, объявил ей войну.

Война эта уже давно была подготовлена турками; уже первого июля 1570 г. капудан-паша Пиали вышел из Галлиполи вблизи Константинополя, где находились главные верфи турецкого флота, с эскадрой из 360 судов и высадил, без всякого сопротивления, на южном берегу Кипра армию в 50 000 человек пехоты и 2000 кавалерии, под командой Мустафы. Венецианский флот, который должен был защищать остров и помешать высадке, не показывался. На самом острове тоже не было решительно ничего приготовлено для защиты; имелся лишь слабый гарнизон из 2000 человек пехоты и 1000 кавалерии; гарнизон этот не мог, конечно, выступить в открытом поле против неприятеля и отступил в укрепленные города Левкозию в середине острова, недалеко от северного берега и в Фамагусту на восточном берегу. Мустафа осадил сперва Левкозию, которая, после упорного сопротивления, за недостатком провианта и вследствие слабости гарнизона, 9 сентября пала; при этом было убито 2000 человек.

Вслед за тем началась осада Фамагусты; она продолжалась более десяти месяцев, но в течение зимы велась довольно вяло, так как флот ушел домой; тем временем подошел и венецианский флот из 12 галер с подкреплениями и запасами. Весной однако, когда возвратился турецкий флот и заблокировал город, начались серьезные атаки. Венецианский флот не показывался; после шести отбитых штурмов боевые припасы у венецианцев истощились, и храбрый комендант города Брагадино не счел возможным дольше защищать город и сдался 1 августа 1571 г., причем гарнизон и жители получили право свободного выхода из города со всем имуществом. Однако турки предательски нарушили условия капитуляции и жестоко умертвили Брагадино. Ему отрезали нос и уши, а затем привязали к столбу и с живого содрали кожу, из которой сделали чучело и отослали в Константинополь.

Таким образом, Венеция бросила на произвол судьбы остров Кипр и его храбрый гарнизон, не сделав даже попытки спасти его. Папа Пий V, горячий ревнитель веры, в самом начале войны настоятельно увещевал католические державы оказать помощь Кипру, но Максимилиан II был занят отражением турок в Венгрии и Австрии, а Франция продолжала по-прежнему состоять в тесной дружбе с султаном. Зато Филипп II, могущественный король Испании, Сицилии и Неаполя, состоявший в союзе с Генуей, тотчас же, еще в мае 1570 г., изъявил согласие оказать помощь Кипру.

Эскадра Филиппа, под командой Андреа Дориа, венецианская эскадра и эскадра, присланная папой, который специально для этого случая приказал выстроить или добыть 12 галер, соединились на острове Корфу, но, как это часто бывает, между предводителями возникли разногласия. Венецианские корабли были плохо вооружены, имели плохой экипаж; кроме того, никто не доверял венецианцам, которые и в самом деле втайне вели с султаном переговоры о мире. Вследствие всего этого большой флот союзников дошел только до Крита, и здесь, ничего не сделав, снова разделился, и каждая эскадра ушла назад, к себе домой.

В начале лета следующего года, 25 мая 1571 г., наконец, был заключен в Риме формальный союз между папой Пием V, Филиппом II и Венецией, переговоры о котором начались еще 15 месяцев тому назад. Союзники обязались выставить флот из 200 галер и 100 транспортных судов и армию из 50 000 человек пехоты (испанских, итальянских и немецких наемников) и 4500 кавалерии с соответствующей артиллерией; войну предполагалось вести не только против султана, но и против его вассальных государств - Алжира, Туниса и Триполи. Главнокомандующим был назначен дон-Хуан Австрийский.

Дон-Хуан обессмертил свое имя этим походом. Мы считаем уместным привести здесь его краткую биографию. 24 февраля 1545 г. у незамужней дочери бюргера города Регенсбурга, по имени Варвара Бломберг, родился сын, которого император Карл V считал своим; во всяком случае, в наружности мальчика наблюдалось много немецкого: у него были голубые глаза, белокурые волосы, и по характеру он совершенно не походил на своего подозрительного, замкнутого испанца-отца. Ребенок вскоре был взят от матери, которую выдали замуж за знатного придворного, и передан благородному испанцу дону Квиадо, который до 5 лет воспитывал ребенка в Германии; затем он был тайно отвезен в Испанию, в одну деревню, находившуюся между Мадридом и Толедо, и отдан на воспитание бывшему придворному музыканту. Мальчик рос с деревенскими детьми, но, когда ему исполнилось 9 лет, Карл V приказал дону Квиадо взять его в свой замок, где он получил хорошее воспитание; учился он, впрочем, с трудом, зато страстно увлекался рыцарскими упражнениями.

Три года спустя, когда Карл V удалился в монастырь в Эстремадуру, он назначил к себе гофмейстером дона Квиадо, чтобы иметь около себя пажом дон-Хуана, к которому он питал нежную любовь; однако император до такой степени застыл в формах мертвого этикета и в постоянных интригах своей долгой жизни, что никогда не сказал сыну ни одного ласкового слова и ни одним намеком не дал ему понять о существующем между ними родстве. Только после смерти Карла V 21 сентября 1558 г. с тайны этой, составлявшей предмет постоянных пересудов при дворе, был, наконец, снят покров, причем была устроена некоторая комедия, заключавшаяся в том, что 14-летний дон-Хуан встретился с королем на охоте в лесу близ Вальядолида; Филипп признал его за своего сводного брата, принадлежавшего к австрийскому дому, дал ему ранг, непосредственно следующий за его сверстником крон-принцем, несчастным дон-Карлосом, и дал ему имя «Австрийского».

Оба юноши впоследствии были отправлены в университет в Алкалу: король желал, чтобы дон-Хуан принял духовное звание что, однако, совершенно не соответствовало его веселому, живому характеру. В 1565 г., когда турки стали сильно теснить Мальту, Филипп, по просьбе гроссмейстера ордена, приказал снарядить эскадру, и дон-Хуан, хотевший во что бы то ни стало попасть на нее, тайно скрылся из дома и верхом проехал половину Испании до Барселоны, чтобы там сесть на корабль; однако на берегу его застал королевский приказ возвратиться обратно, что он и исполнил.

Три года спустя, в январе 1568 г., не имея еще 23 лет от роду, он получил звание «Капитан-генерал моря»; в этом звании он совершил небольшой, но успешный поход в испанских водах против берберийцев. В следующем году ему было поручено подавление большого восстания мавров в Гренаде, что он и исполнил к концу 1570 г., проявив при этом необходимую строгость по отношению к собственным разнузданным войскам и возможную мягкость к восставшим. Полгода спустя 26-летний дон-Хуан был назначен главнокомандующим союзного флота.

Он с горячей энергией занялся снаряжением и отправкой испанской эскадры. При этом к нему был приставлен старый осторожный советчик, и ему было приказано сперва отвезти из Барселоны в Геную двух австрийских эрцгерцогов. Наконец, 24 августа он прибыл на сборный пункт флота, в Мессину. Флот собрался внушительный - эскадра, непосредственно подчиненная дон-Хуану состояла из 77 испанских, 6 мальтийских и 3 савойских галер, из 106 галер и 6 галеасов из Венеции, под командой генерал-капитана Себастьяна Вениеро, и, наконец, из 12 папских галер, под командой Антонио Колонна; всего, таким образом, в боевую линию могло быть выставлено 210 кораблей, с экипажем около 80 000 человек. Кроме того, было еще 70 более мелких судов и 24 транспорта.

Что касается материальной части тогдашних военных флотов, то на Средиземном море средством передвижения, как и в древности, оставались весла, а двигательной силой - мускульная сила человека, но в способе употребления весел была большая разница. В Средние века встречались только низкобортные суда с одним лишь рядом весел, т. е. древнюю триаконтеру (30-ти весельное судно) и пентеконтеру (50-весельное судно), которые употреблялись в качестве боевых линейных кораблей только в древнейшие времена, до Поликрата. Такие 30-50-весельные суда, галеры, насколько можно судить, в Средние века играли роль основных сил флота.

Эти галеры с течением времени тоже изменялись. В XIV в. они имели в длину около 37 метров и около 200 человек экипажа, из них 160-170 гребцов, по три человека на весло. Впоследствии галера стала строиться больших размеров, причем надо предполагать, что поводом к такому увеличению послужило введение пушек, которые с конца XIV века стали использоваться и на море. Ниже приводятся цифровые данные, которые относятся приблизительно ко времени сражения у Лепанто.

Галера была легкое, узкое, быстроходное судно, около 47 метров длины (по сведениям Жюрьена де ля Гравьера - 48,6 метра) от штевня до штевня, около 6 метров ширины и 2,5 м глубины внутри; таким образом, отношение длины к ширине - 1:8; осадка ее была немного более метра.

Древний таран у галеры выродился в длинный 6-7 метровый выступ, который, пожалуй, лучше назвать «клювом», так как он был устроен не под ватерлинией и не на ней, а выше ее. Этот «клюв» не годился для тарана, так как при его помощи можно было нанести удар только в борт корабля, выше поверхности воды, или, при практиковавшемся в те времена наскакивании одного корабля на другой, нос против носа - можно было обломать этим клювом несколько весел или вывести из строя гребцов; поэтому пользоваться тараном совершенно перестали, несмотря на то, что в других отношениях тактика боя изменилась весьма мало. Кормовая часть галер поднималась выше штевня; общая длина от конца «клюва» до кормы доходила до 55 м.

Число весел было по 25-23 на каждой стороне; длина их доходила до 12 м (11,8 м) и более; на больших адмиральских галерах она доходила до 15 м; для работы таким веслом одного человека было недостаточно, почему на каждом весле работало до пяти человек — крайние гребцы у внутреннего конца весла уже не имели возможности сидеть, а должны были ходить или бегать взад и вперед. Для действия веслами служили рукояти вроде перт на реях. На больших галерах было до 250 гребцов.

Гребцами были рабы или военнопленные, с которыми обращались как с рабами; позднее для этой цели употреблялись, главным образом, преступники, для чего и введено было наказание - ссылка на галеры. Чтобы обеспечить нужное число гребцов, судьям было предписано ссылать на галеры возможно большее число преступников; убийцы приговаривались к пожизненной работе на галерах, а для меньших преступлений и проступков срок соответственно сокращался; в крайних случаях экипажи набирались принудительной вербовкой.

Во Франции, откуда до нас дошла большая часть сведений, во время гонений на гугенотов последние также приговаривались к ссылке на галеры. Это наказание действительно было самым тяжелым, какое можно себе представить и, по сравнению с ним, наши современные смирительные дома являются детской игрой, так как галерные рабы должны были вести ужасающий образ жизни. Они были прикованы цепями к гребным скамьям и оставались так днем и ночью под открытым небом, без всякой защиты от непогоды, в грязи и паразитах, все время, пока галера находилась вне гавани. В прежние времена они были совершенно голыми, а с XVI в. начали получать простейшую одежду, состоявшую из полотняной рубашки и штанов для лета; зимой им давались шерстяные штаны и плащ, а при очень сильным холодах еще шерстяное одеяло и, кроме того, красный колпак. Пища их состояла из хлеба (30 унций) и бобовой похлебки; при этом от них требовалась напряженная работа, до 10 и даже до 20 часов на веслах. Кто греб недостаточно сильно, того били плетью, для чего на носу, в середине судна и на корме стояло по два-три комита. Если с кем-нибудь из них от голода, усталости или боли делалось дурно, его без дальних разговоров бросали, как мертвого, за борт; при попытке вырваться на свободу или оказать сопротивление, особые часовые, специально приставленные для того, тотчас же пристреливали или зарубали их.

Рангоут галеры состоял, как правило, из двух мачт, выдвинутых к передней части судна, с латинскими парусами; для управления служил, как и в настоящее время, руль.

Вооружение галеры состояло из 3-5 орудий на носу, причем в середине стояло 36-фунтовое, затем два 8-фунтовых и два 4-фунтовых; кроме того, были еще камнеметы для метания на небольшие расстояния камней весом в 30-80 футов. Артиллерия в те времена была еще очень мало усовершенствована, и существенное улучшение ее началось только со второй половины XVI столетия; поэтому во время сражения, как при атаке, так и при обороне, главная роль принадлежала солдатам, входившим в состав экипажа; во времена битвы при Лепанто уже использовалось огнестрельное оружие. Оно было еще несовершенное, тяжелое, и действовать им было очень затруднительно, вследствие чего стрельба происходила очень медленно, причем и меткость была совершенно ничтожна; тем не менее, на близких расстояниях оно было чрезвычайно ценно. Лук и арбалет все еще находились во всеобщем употреблении.

При малой эффективности метательного оружия флоты должны были во время сражения подступать вплотную друг к другу, вследствие чего, и за упразднением тарана, исход сражения решался большей частью абордажным боем. «Клюв», имевший 6-7 м. длины, служил абордажным мостом. Поэтому численность, вооружение и храбрость солдат имели громадное значение. Маленькие галеры XIV в. имели только 10-15 человек экипажа, но в XVI в. экипаж состоял уже из 100 и боле человек, к которым впоследствии прибавились еще и матросы. В общем, экипаж больших галер доходил до 400 человек, из которых было 250 гребцов и 100-120 солдат (в том числе артиллеристы); остальное были матросы и офицеры.

Приемы боя гребных судов еще в конце XVI в., несмотря на то, что со времени введения артиллерии на судах прошло уже 200 лет, продолжали оставаться примитивными и стояли даже ниже, чем у афинского флота во время его процветания две тысячи лет тому назад, так как тактика действия тараном давала в те времена случай пользоваться быстротой и поворотливостью кораблей и прибегать к различным тактическим эволюциям.

Около 1700 г. во Франции галера строилась за три месяца; стоимость галеры, вместе с вооружением, исчислялась в 54 000 франков.

Длинные, низкие, мелкосидящие и легкие галеры не могли противостоять свежей погоде даже в Средиземном море; поэтому плавание требовало большой осторожности, и оставаться на ночь в море считалось нежелательным; если этого нельзя было избежать, то суда ложились в дрейф, причем нос по возможности облегчался переносом всех тяжестей на корму, вообще же старались ограничиваться небольшими дневными переходами; таким образом, и круг действия галер был очень мал, гораздо меньше, чем у афинских трирем.

Галеасы появились лишь в середине XVI в., когда артиллерия начала приобретать преобладающее значение. Первый галеас был построен венецианцами, поэтому к 1571 г. такие суда, в числе не более шести, были только у венецианцев. Увеличить численность артиллерии на легких галерах или установить на них орудия более тяжелого калибра было невозможно, а потому начали строить, сохранив, насколько было возможно, прежний чертеж, более длинные, широкие и высокие, а вследствие того и гораздо более тяжелые корабли (в 800-100 тонн) с высокими баком и шканцами и с бойницами для стрельбы из аркебуз. Длина и была до 57 м, отношение длины к ширине 6:1. Галеас были гораздо неповоротливее галер, двигались, большей частью, под парусами и только в бою шли на веслах. Весла, числом 30-50, были длиной в 16 м, и на каждом из них работало по 5-8 человек, так что число гребцов доходило до 400. Кроме них, на корабле было еще 200-300 матросов и солдат.

Рангоут состоял из трех мачт с латинскими парусами; для управления, кроме постоянного руля, служило еще по одному рулевому веслу с каждой стороны, как у трирем в древности; суда эти были очень валки и кренились в галфвинде, но, тем не менее, ходили под парусами гораздо лучше, чем галеры.

Вооружение было распределено на носу и на корме, причем нос был вооружен сильнее; самое сильное орудие, 50-80 фунтовое, стояло на носу, посередине; орудие откатывалось до самой фок-мачты, для чего посередине корабля был оставлен свободный проход. В позднейшие времена на галеасах ставилось до 10 тяжелых носовых орудий, в два яруса, и 8 кормовых; кроме того, по бортам, даже между гребцами, устанавливалось множество легких пушек, так что общее число орудий доходило до 72. Уже во времена Лепантского сражения, артиллерийское вооружение галеасов настолько превосходило вооружение галер, что командир каждого галеаса обязывался вести бой с пятью галерами. Флагманский корабль эскадры галеасов при Лепанто, «Сан Лоренцо», имел 50 орудий, из которых было четыре 60-фунтовых, шесть 9-фунтовых, десять 6-фунтовых и пятнадцать мелких орудий. Вес снарядов для всех орудий одного борта, т. е. так называемый вес бортового залпа, равнялся 370 фунтов. Самое крупное судно андалузской эскадры могло дать залп с одного борта весом несколько менее 200 фунтов. Экипаж «Сан Лоренцо» состоял почти из 700 человек: 130 матросов, 260 солдат и около 300 гребцов.

Таким образом, галеас является переходной ступенью к испанскому парусному судну того времени, галеону, неповоротливому кораблю с высоко поднятым носом и кормой, у которого орудия по-прежнему еще были установлены друг над другом, преимущественно на носу и на корме, между тем как по борту стояло только очень небольшое число орудий. Подобная установка артиллерии доказывает, что на этих судах продолжали упорно держаться того устройства, которое было вызвано совершенно другими причинами, а вместе с тем свидетельствует о недостатке понимания морского дела и об отсутствии технической сноровки и изобретательности.

Дон-Хуан Австрийский с испанской эскадрой прибыл, наконец, 24 августа в Мессину, где Вениеро и Колонна давно его ожидали. Вскоре отношения между честолюбивым и вспыльчивым главнокомандующим, опыт которого в морском деле был еще очень невелик, и начальниками его эскадр сделались очень недружелюбными, в особенности отношения между ним и престарелым Вениеро. Между испанцами и венецианцами издавна существовала взаимная зависть. Венецианцы нуждались в помощи, но вместе с тем смотрели очень недружелюбно на появление значительных чужеземных морских сил в восточной части Средиземного моря. С другой стороны, советники дон-Хуана были исполнены недоверия к венецианцам, вследствие их ненадежности в политических делах. К тому же венецианские корабли были недостаточно снабжены солдатами и матросами, а когда дон-Хуан приказал назначить 4000 испанских и неаполитанских солдат на венецианские корабли, рассчитывая таким образом гарантировать исполнение своих приказаний венецианскими кораблями, - то это возбудило величайшее неудовольствие и подало повод к резким ссорам, даже к кровопролитию, и к серьезным разногласиям между начальниками.

Все это вызывало проволочки в ходе дела; кроме того, за каждым шагом дон-Хуана стали следить и обо всем тайно доносить королю, что, естественно, отрицательно влияло на его отношение к делу. Филипп II давал дон-Хуану мелочные, связывавшие его инструкции, часто выражал ему свое неудовольствие и требовал, чтобы он действовал в полном согласии с начальниками свих эскадр. Такие ограничения власти главнокомандующего нельзя не считать ошибочными; в особенности необходимо доверие к главнокомандующему в тех случаях, когда флот состоит из кораблей различных наций. Впрочем, Филипп II вообще не отличался доверчивостью и на всех смотрел подозрительно.

Вследствие всего этого флот вышел из Мессины только 16 сентября, в составе четырех эскадр. Флот двинулся небольшими дневными переходами через Тарент в Корфу, где часть его осталась, между тем как дон-Хуан с остальными кораблями 30 сентября стал на якорь на другой стороне пролива, у берегов Эпира, в защищенной бухте Гоменице.

Высланная на разведку галера принесла сюда известие о падении Фамагусты и об ужасной участи города и его коменданта Брагадино, которое привело всех в негодование. Отсюда флот отправился в Коринфский залив. 7 октября утром, в то время как флот обходил высокий (1400 м) остров Оксию, на востоке показался турецкий флот, и здесь, у западного угла Этолии, при входе в Коринфский залив, разыгралось сражение, получившее название от города Лепанто, находившегося в 30 морских милях оттуда; это было самое кровопролитное сражение из всех происходивших с самого начала нашего летоисчисления. Погода была хорошая, ясная, дул легкий ветер, утром на восток, а затем, с 10 часов - на запад; морской бриз был незначителен.

Флот союзников состоял из 205 кораблей, в том числе из шести венецианских галеасов; на судах было 20 000 солдат, не считая матросов и гребцов, так что общая численность экипажей доходила, вероятно, до 80 000 человек. Весь флот был выстроен развернутым фронтом в длинную линию, причем фланги несколько выдавались вперед. Левым флангом, примыкавшим к отмелям у берега и состоявшим из 63 галер, командовал венецианец Агосгино Барбариго; правым флангом, выдававшимся в открытое море и состоявшим из 64 галер, командовал генуэзец Дориа. Дон-Хуан с 37 кораблями стоял в центре и имел при себе венецианцев Вениера и Колонну с их крупными флагманскими кораблями. Такое построение соответствовало обычному боевому порядку, но в него были введены две особенности:

1) шесть венецианских галеасов под командой Дуодо были выдвинуты вперед перед центром, с целью использовать их сильное артиллерийское вооружение при самом приближении неприятеля;

2) позади центра, в виде резерва, были поставлены 35 галер под командой испанца, маркиза де Санта Круз.

Таким образом, вопреки общепринятому порядку, центр был очень усилен и состоял из трех линий.

Турецкий флот, под командой капудан-паши Али, наступал в обычном строю, полукружием. Силу его определяют очень различно; вероятно, он был несколько многочисленнее флота союзников, приблизительно 220-230 кораблей. Большей частью это были галеры с недоукомплектованным экипажем. Али вытребовал из ближайших крепостей гарнизоны и посадил их на суда, но тем не менее, экипажи эти оставляли желать лучшего, хотя по численности, может быть, несколько превышали экипажи союзников. У людей не было огнестрельного оружия, а только луки и самострелы; огнестрельное оружие советовали не брать, как ненадежное.

Правым крылом командовал Магомед Сироко, паша Александрийский; левым - Улуг-Али (эль-Лук Али), итальянский ренегат, который прославился своими разбойничьими подвигами; центром командовал сам Али. Оба турецкие фланга выдавались за неприятельские.

Атака произошла в полдень. Огонь шести венецианских галеасов оказался настолько действенным, что две неприятельские галеры были потоплены и еще несколько повреждено. Менее успешны были действия союзников, когда произошло столкновение флангов.

На правом турецком фланге крайние корабли, по указаниям знающих местность людей, подошли к берегу ближе, чем расположились венецианцы, обошли их и атаковали одновременно с фланга и с фронта, что поставило венецианцев в затруднительное положение. На другом фланге Дориа. чтобы не быть обойденным, рассредоточил свои корабли, что сейчас же заметил и использовал Улуг; он прорвал неприятельскую линию, причем взял в плен или уничтожил несколько галер Мальтийского ордена. Затем он схватился на абордаж с мальтийским флагманским кораблем и, после долгого и жестокого боя, при помощи других своих кораблей, взял его на буксир и потащил в сторону. Тем временем на помощь подоспел начальник резерва Санта Круз; он погнался за Улугом и, так как корабль и экипаж последнего сильно пострадали, принудил его обрубить буксир и освободил мальтийский корабль, на котором не оставалось в живых ни одного человека.

Несмотря на выдающуюся храбрость, Улуг все-таки был, скорее, морским разбойником, чем флотоводцем, так как после этого он бросил руководство своей эскадрой и уже не достиг больше никаких успехов; таким образом, на правом фланге равновесие было восстановлено.

Наиболее упорный бой происходил, однако, в центре. О венецианских галеасах, после того, как они в начале сражения нанесли своим огнем большой урон противнику и тем привели его в замешательство, больше ничего не говорится; благодаря высоким бортам их трудно было взять на абордаж, а благодаря многочисленному экипажу - еще труднее захватить в плен. Вследствие своей тихоходности им трудно было использовать действие артиллерии после того, как флоты уже миновали друг друга. Тем временем дон-Хуан, как только неприятельский центр подошел ближе, яростно набросился на большую галеру капудан-паши, который со своей стороны тоже бросился на дон-Хуана. Первый же залп турецких орудий повредил грот-мачту «Реала». При столкновении «клюв» турецкого судна проник в неприятельский корабль до четвертой скамьи; начался жестокий абордажный бой, продолжавшийся очень долго, в котором дон-Хуан лично показал пример блестящей храбрости. Бой этот окончился в пользу союзников еще до того, как на помощь своему главнокомандующему подошли корабли из резерва Колонна, Али покончил с собой, не пожелав сдаться в плен. Пример дон-Хуана воспламенил окружающих и воодушевил всю линию центра. Александр Фарнезе недалеко от него захватил одну из самых больших турецких галер; затем началась общая свалка, в которой абордажные бои следовали один за другим.

В это время пал командир правого турецкого крыла, Магомед Сироко, а около 30 его галер сели на мель. Среди экипажей их началась паника, люди прыгали через борт и вброд спешили к берегу; паника распространилась и на другие турецкие галеры. Когда победа уже была решена, пал один из союзных командиров, Барбариго, которому стрела попала в глаз.

Между прочим, в этой битве особенно отличился молодой офицер, Сервантес, который, несмотря на то, что был болен лихорадкой, вышел на свой пост и, невзирая на несколько ран, оставался на нем до конца боя.

При столкновении обеих боевых линий возникла общая свалка. Артиллерия, которая в те времена вообще получила еще недостаточное развитие и ограничивалась исключительно огнем с носа, могла оказывать только очень незначительное влияние во время свалки, и все дело решалось почти исключительно абордажным боем, В рукопашном же бою испытанные испанские солдаты (испанская пехота в те времена считалась лучшей в мире) и немецкие ландскнехты, имевшие лучшее вооружение, стояли выше турецких солдат, даже янычар; точно так же и стрелки союзников стояли выше неприятельских, вооруженных только луками и самострелами. Вследствие всего этого, после нескольких часов жестокого боя, в 4 часа пополудни, победа склонилась на сторону христиан. Однако турки только поздно вечером окончательно прекратили бой и остатки их флота отступили.

Улуг-Али с 30-40 кораблями ушел на юг; союзники, все корабли которых принимали участие в бою и более или менее пострадали, не были в силах его преследовать. Это были единственные турецкие корабли из всего громадного флота, которым удалось уйти, и, таким образом, потери турок составляли около 200 кораблей, из которых более половины было захвачено. Из правого турецкого крыла около 30 кораблей пристали к берегу, причем остатки их экипажей попрятались. Эти корабли, и еще много других, были сожжены, 117 галер было захвачено победителями с крупной добычей, в числе которой было 117 тяжелых и 256 легких орудий, т. е. в среднем по три орудия на каждом корабле. Потери турок людьми исчисляются в 25 000 убитых и 3500 пленных матросов; солдаты, по-видимому, были все перебиты. В числе убитых, вероятно, не указаны рабы-гребцы; их было взято в плен около 15 500, в том числе около 12 000 христиан, которые были отпущены на свободу.

Союзники тоже понесли значительные потери офицерами и солдатами; потери эти составляли 8-10 тысяч человек; кораблей они потеряли только 12-15: почти все они были потоплены Улуг-Али; убитых было 7600 и, кроме того, в ближайшие дни умерло 2500 тяжело раненных - всего более 10 000.

Таким образом, с обеих сторон было 35-40 тысяч убитых, цифра, которая превосходит потери в наиболее кровопролитных сухопутных сражениях новейшего времени.

Сражение при Лепанто в тактическом смысле представляет нечто новое только из-за особенного усиления союзниками своего центра и оставления части сил в резерве. По-прежнему сохранился строй развернутого фронта, несмотря на то, что то оружие, которое требовало такого строя, - таран, уже вышел из употребления; если бы не это, выдвинутые вперед неповоротливые галеасы с самого начала легко могли бы быть окружены и пущены ко дну. Союзники применили также построение полуокружностью, которое наиболее выгодно при наличии превосходящих сил, но является бесцельным и даже опасным при неимении таковых.

Другого построения, другого маневра для того, чтобы добиться решительного перевеса на каком-нибудь определенном месте или для прорыва неприятельской линии, применено не было и даже не было сделано такой попытки. В этом сражении не только более сильный флот, но и более слабый - оба приняли строй развернутого фронта; это доказывает, что руководители боя нисколько не сообразовались с особенностями данной обстановки, а действовали по шаблону, слепо придерживаясь отжившей формы, внутренний смысл которой уже был утрачен. Как только столкнулись главные силы обоих флотов, оба они тотчас же совершенно отказались от главного элемента тактики - движения, и повели абордажный бой, используя те npиемы, которые употребляются в рукопашном бою на суше, где численность, вооружение и храбрость солдат решают участь сражения. На этот раз не одна сторона, как римляне при Миле, а обе стороны старались решить дело абордажным боем.

Со стороны турок этот боевой порядок объясняется превосходством их численности, и, если бы они использовали это превосходство на каком-нибудь одном из своих флангов и притом с большей настойчивостью, они, вероятно, одержали бы на этом фланге победу.

Для союзников, наоборот, этот боевой порядок должен считаться самым невыгодным, какой только можно было придумать, так как именно он всего более облегчал охват со стороны более многочисленного неприятеля. Ошибка эта не имела печальных последствий только потому, что неприятель ею не воспользовался как следует; и та, и другая сторона избегала всякого маневра и старалась решить дело самым простым перевесом сил. Можно только заметить, как некоторую особенность, что союзники чрезвычайно ослабили свою позицию на правом фланге тем, что, во избежание обхода, растянули свое правое крыло, и тем самым дали туркам возможность прорвать его.

Единственный тактической особенностью, если не считать расположения сил в центре в две линии, имевшего целью образовать как бы резерв, была установка шести галеасов впереди центра. Благодаря этому центр получил некоторую глубину, которая при принятом способе атаки в лоб была, несомненно, выгодна для союзников; тяжелое вооружение этих галеасов придавало центру большую наступательную силу, благодаря которой было достигнуто некоторое превосходство, оказавшее влияние на исход боя.

Вооружение союзного флота, по-видимому, вообще было лучше, чем турецкого, так же, как и подготовка артиллерийской прислуги; однако решение дела сводилось к одиночному рукопашному бою при абордаже, совершенно так же, как это делалось в древнейшие времена у римлян; большая личная храбрость, лучшее вооружение, большее умение владеть оружием и, наконец, личный пример предводителей во время боя дали союзникам победу.

Если вообразить себе на гребных судах, сражавшихся при Лепанто, вместо пушек катапульты, какими действовал Агриппа против Секста Помпея, то можно было бы подумать, что все сражение разыгралось на 16-17 столетий раньше, с той только разницей, что в те времена применялся еще и таран, который являлся самым действительным оружием. Крупные морские сражения древности представляют гораздо больший интерес в тактическом смысле, чем сражение у Лепанто. Надо признать, что за весь долгий промежуток времени, истекший с тех пор, тактика гребного флота не сделала никакого успеха и застыла в тех формах, на которых она остановилась.

Только на флангах, и то не союзниками, а турками, была сделана попытка одержать верх над противником при помощи маневра - обхода или пр

12.01Вильгельм Оранский. Последние годы жизни

12.01Вильгельм Оранский. Борьба за единство Нидерландов

09.01Вильгельм Оранский в 1567 - 1576 гг.

04.09Вильгельм Оранский. Вождь оппозиции

04.09Вильгельм Оранский. Начало политической деятельности