Марафонское сражение

Численность греческого войска, исходя из его тактической природы, была невелика. Полное гоплитское вооружение было дорого, далеко не каждый военнообязанный гражданин был в состоянии им обзавестись. Кроме того, каждый гоплит имел при себе еще одного легковооруженного. Следовательно, численность фаланги, главной тактической единицы, была значительно меньше числа граждан.

В Афинах издавна существовало четыре имущественных класса, из которых высшие два служили всадниками, третий же - зевгиты (т. е. «упряжники»), имевшие доход от 200 до 300 четвериков (медимнов) пшеницы, вина или масла, служили гоплитами. Следовательно, до момента появления у афинян флота самое низшее сословие граждан - феты - были совершенно освобождены от воинской повинности. Но все же можно с уверенностью сказать, что легковооруженные, сопровождавшие гоплита в походе, также являлись большей частью гражданами; у большинства зевгитов не было рабов. Когда же афиняне обзавелись флотом, и одновременно увеличилось количество рабов, то феты стали нести морскую службу, а гоплитов сопровождали в поход преданные рабы.

Спарта вместе с Мессенией имела почти вдвое большее население, но ввиду того, что военную службу несла лишь господствующая каста воинов, с привлечением к ней в крайних случаях граждан (периэков), но отнюдь не крепостных крестьян (илотов), она поставляла гоплитов не больше, чем Афины, - около 2000 спартиатов и 3000 периэков. Коринф и Фивы могли выставить 1500 - 2000 бойцов. Эти числа значительно ниже, чем те, которые принимались раньше в науке, но тщательная выверка традиции и учет всех обстоятельств и соотношений дают нам право считать эти числа весьма близкими к действительности. Так, предполагаемый набор 16000 гоплитов в действительности означал бы мобилизацию примерно 32000 чел. Следовательно, морское и сухопутное войска были по численности приблизительно равны.

В 431 г. до н. э. из 28000 годных к военной службе афинских граждан 1200 служили всадниками, 1600 лучниками, 13000 – гоплитами. Оставались еще 13000 чел., в том числе два призывных контингента новобранцев.

В V в. до н. э. существовало четыре имущественных класса, на которые делилось также и городское население в зависимости от доходов. Политического значения эти классы больше не имели, если даже они и имели его когда-либо раньше; для обложения налогом эти подразделения едва ли были применимыми, но в организации военного дела они, несомненно, должны были играть большую роль. Для высшего класса как такового в источниках нет указаний на какие-либо определенные обязательства, но были известные повинности, в частности, снаряжение триер (самый остов поставляло государство), лежавшее специально на богатейших гражданах. Так как лицо, не достигшее ценза высшего класса, конечно, не могло брать на себя подобных «литургий», то нам придется видеть в них характерный признак принадлежности к этому классу. Кроме «литургии», на лицах, относившихся к 1-му классу, лежала, наряду с гражданами 2-го класса, обязанность служить всадниками. Зевгиты же обязаны были служить гоплитами и иметь для этого собственное вооружение.

Предположение, что в более ранние времена феты шли на войну в качестве легковооруженных, основано на том, что Афины еще до появления у них флота были демократией, а всеобщее избирательное право немыслимо без всеобщей воинской повинности. Гоплиту, не приведшему самому спутника - сына, брата, соседа или раба, - его община сама назначала в спутники какого-либо гражданина. Принадлежность к классу зевгитов надо понимать в том смысле, что семья обязана была дать одного вооруженного бойца. Совершенно невозможно, чтобы при наличии в крестьянском доме нескольких взрослых сыновей отец был обязан приобретать для каждого гоплитское вооружение. Повинность дать одного вооруженного человека фактически означала повинность дать не одного, а двух.

Спарта считалась в то время у греков безусловно наиболее сильным в военном отношении государством. Спартанцы были профессиональными воинами, а потому в качественном отношении, несомненно, превосходили гражданские ополчения всех других областей. Но если бы Афины уже в период Персидских войн имели возможность дослать на фронт 10000 гоплитов, т.е. войско, вдвое большее спартанского, то Спарта не могла бы притязать на столь неоспоримое первенство. Предположение, что численно их силы были приблизительно равны и что преимущество Спарты состояло в качественном превосходстве господствующей касты воинов, устраняет все затруднения.

Персидское войско по своему характеру было противоположно греческому: оно состояло из всадников и лучников. Единственный современник, повествующий нам о Персидских войнах, Эсхил в своей драме «Персы» воспевает борьбу копья с луком, неоднократно возвращаясь к этому мотиву. Персидские всадники также пользовались луком. Упоминаемые мечи и короткие копья служи ли лишь в качестве второстепенного оружия.

Ввиду того, что основным оружием был лук, предохранительное вооружение было легким: у пехоты только плетеный щит, который стрелок выставлял перед собой при стрельбе. «Они идут в бой в шапках и штанах», - описывает Аристагор персидских воинов спартанцам. В другом месте упоминаются чешуйчатые панцири, но ими, по всей вероятности, пользовалась только часть всадников.

Различие между персами и греками заключается не только в неодинаковом вооружении. Сила фаланги состоит, кроме мужества и вооружения отдельных воинов, также на стойкости целого, на сплоченности тактической единицы. Даже при значительном численном перевесе победный исход сражения достигается не силой оружия, а физическим и моральным давлением, оказываемым задними шеренгами фаланги. Такого тактического целого у персов не было: стрелки мало для этого приспособлены; они естественно стремятся не сплотить, а рассыпаться. Только исключительно высокое искусство может все же привести их к внутреннему единству. Но на первом месте остается ловкость, рвение и мужество отдельных воинов. Стрелков нельзя применять в больших массах против гоплитов. Если выстроить их глубоким фронтом, то выстрелы из задних шеренг не получат должной силы. Если раздвинуть строй в ширину, то скоро стрелы совсем не будут долетать до врага.

Персидское государство состояло из национального персидского ядра и многочисленных подчиненных народностей. Из этих последних персидские цари не набирали бойцов. Месопотамцы, сирийцы, египтяне, малоазиатские народности составляли невоинственную, платившую дань массу; исключением являлись финикийские и греческие моряки, из которых, разумеется, комплектовались матросы для военного флота. Когда Геродот насчитывает чудовищное количество народностей, входивших в состав персидского войска, то мы должны рассматривать это как чистый вымысел. Сама Персия, охватывавшая нынешний Иран, Афганистан, Белуджистан и значительную часть Туркестана, была и остается до сих пор в большей своей части страной степей и пустынь, с разбросанными среди них бесчисленными мелкими, реже более крупными и несколькими очень крупными оазисами. Персы, мидийцы и парфяне представляли собой разветвление одного и того же народа, совершенно как в средневековой Германии саксонцы, франки, швабы, баварцы. Связывало их не только племенное единство, но и общая религия, откровение Заратустры. Воинственным элементом являлись, собственно, больше кочевые, чем оседлые части племени. Кочевники же были, видимо, и основателями государства. По мере того, как персы становились властителями все более обширных и богатых культурных стран, они превращались из воинствующих пастухов в воинственных правителей, «рыцарей». Надо представлять себе, что все сатрапы от Черного моря до Красного, вступая в должность, приводили с собою большую национально-персидскую дружину, из которой они набирали своих телохранителей и придворных, а также гарнизоны для наиболее важных укрепленных пунктов. Налоги и взимаемая сатрапом дань натурой давали ему возможность не только содержать эти дружины, но также пополнять их в случае нужды наемниками из воинственных племен, многие из которых оставались в этом огромном государстве в полунезависимом, а иногда и вовсе независимом положении. Некоторые пополнения и подкрепления приводились и из самой Персии, где их вербовали больше среди кочевников, чем среди крестьян.

Персидское государство, как по своему основанию, так и по своей структуре, аналогично создавшейся 1200 лет спустя из другой страны оазисов мировой державе аравийских бедуинов, которых - как некогда персов - сплачивала новая религия. Как позднее арабы, так некогда и персы не создавали массового войска: большие массы не могут передвигаться на чудовищные расстояния в странах, имеющих такое огромное протяжение. Как арабы, так и персы создавали свое войско на основе не количественного, но качественного принципа.

Очень меткую оценку и определение разницы между войсками обеих сторон дает греческое предание о беседе между Ксерксом и изгнанным спартанским царем Демаратом. Великий царь похваляется, что среди его телохранителей найдется не один человек, готовый потягаться силами с тремя эллинами одновременно. Демарат же возражает на это, что отдельные спартанцы не менее храбры, чем другие люди, но их подлинная сила заключается в их единении, и закон повелевает им, не выходя из строя, вместе победить или вместе умереть. То есть, греческие гоплиты составляют сплоченное тактическое целое, персидские же воины - нет.

Персы были профессиональными воинами. Даже пополнения, набранные для собственно «рыцарского» войска из числа персидских пастухов и крестьян, ввиду такой большой войны, как война с греками, не являлись гражданским ополчением, так как из всей народной массы вербовались наиболее воинственные. Греки же, за исключением спартанцев, могли выставить лишь гражданские ополчения, не имевшие даже сколько-нибудь твердых военных традиций. Героический век уже лежал далеко позади, а последнее поколение, хотя и видало неоднократно пограничные ссоры, но, в общем, воспитывалось для мирных занятий - земледелия, торговли, мореходства, ремесла.

Вышеизложенные условия дают основание принять для персидского войска в 490 г. до н. э. приблизительно такую же численность, как и для афинского, - пожалуй, даже несколько меньшую, а именно от 4 000 до 6 000 воинов, в том числе от 500 до 800 всадников. Наряду с этим у персов так же, как и у греков, было большое число невооруженных. Это определение может показаться произвольным; но нужно уяснить себе, что размеры одного войска всегда дают возможность делать известные выводы о размерах другого войска, если имеется представление о качестве воинов обеих сторон; ход событий дает в дальнейшем еще больше данных для суждения. Персидское войско переплыло на большом флоте через Эгейское море, захватило и разрушило городок Эретрию на Эвбее и направилось затем к Аттике. У афинян еще не было флота, равного персидскому, следовательно, они могли встретить нападение лишь на суше.

Задачей персидских полководцев, Датиса и Артаферна, было прежде всего высадить войска на каком-либо участке афинского побережья и затем, напав на город Афины, захватить его; если же афинское войско покажется в открытом поле, то необходимо было сперва разбить его и прогнать. По указаниям Гиппия, прежнего афинского тирана, изгнанного за двадцать лет до того, персы избрали для высадки Марафонскую равнину, совершенно не охранявшуюся афинянами. Если афинское войско и было уже собрано, то оно, во всяком случае, стояло в самих Афинах. Даже в том случае, если бы у афинян была очень тщательно организована дозорная служба, и о высадке неприятеля было дано знать в город немедленно, как она только началась, то и тогда должно было бы пройти не меньше 8 часов, пока их войско добралось до Марафона и приготовилось к нападению. За это время и персидское войско вполне могло прийти в боевую готовность. Кроме того, Марафонская равнина была со всех сторон окружена горами и малодоступна: персы легко могли занять все проходы, послав туда первых же высаженных на берег стрелков, и этим еще больше задержать вступление афинян на равнину.

В Афинах колебались, дать ли неприятелю открытое сражение или же допустить до осады города. Мнение большинства, что можно отважиться на сражение, одержало верх. Послали в Спарту просьбу о присылке вспомогательного отряда.

Верховное командование было доверено Мильтиаду, человеку из богатого рода эвпатридов, который, будучи афинским гражданином, владел княжеством вне своей родины, в стране варваров, во фракийском Херсонесе, и там близко познакомился с персами. Он был даже подданным персидского царя и должен был бежать от него в Афины.

Дойди дело до сражения в открытом поле, персидские всадники, будучи поставлены на флангах, несомненно, атаковали бы афинскую фалангу с обоих флангов, в то время как лучники осыпали бы ее фронт стрелами. Лишенная возможности из-за удара во фланги повести организованную атаку на стрелков, фаланга почти без боя стала бы жертвой комбинированных действий персов. Задача афинских полководцев заключалась именно в том, чтобы выровнять эту тактическую слабость односторонней афинской военной силы. Если изучить топографию Марафона и сравнить результаты изучения с дошедшими до нас сообщениями, то можно с уверенностью сказать, каким образом Мил удалось разрешить эту задачу.

Корнелий Непот, черпавший сведения из Эфора, сообщает жизнеописании Мильтиада, что афиняне расположились у подножия горы на тесном пространстве, где oни свалили деревья, чтобы стволы, как и скалы, служили им прикрытием против неприятельской конницы. Это описание настолько соответствует обстановке, что следовало бы предположить нечто подобное если бы даже до нас и не дошло определенного предания. Место на небольшой Марафонской paвнине, ближе всего отвечающее coo6щению Непота - Эфора, легко найти на специальной карте: это вход в небольшую боковую долину, ныне называемую Франа. Эта долина в 150 м от входа имеет около 1000 м ширины. Пространство это слишком широко для гоплитской фаланги в 6000 бойцов, но оно было сужено засекой. Доступная для пехоты тропинка ведет из Афин через горы прямо в эту долину.

На главной дороге - единственной, ведущей в Марафонскую равнину, - Франская долина дает хорошую позицию для флангов, так что неприятельское войско не может двигаться на Афины, не выбив предварительно афинское войско из Франской долины. Геродот рассказывает, что афиняне бросились на врага с разбега в 8 стадий, что составляет 1500 м. Подобный бег физически невозможен: большой отряд воинов в тяжелом вооружении может пробежать скорым шагом максимально 400-500 футов (120-150 м), не выбившись окончательно из сил и не нарушив своего порядка. Показание Геродота покоится на каком-то недоразумении.

Геродот рассказывает нам дальше, что афиняне и персы стояли друг против друга трое суток, прежде чем дело дошло до боя. Мильтиаду фактически принадлежало верховное командование; во главе войска стояли 10 стратегов совместно, и по закону командование переходило поочередно от того к другому на один день. Они договорились между собой добровольно передать командование Мильтиаду. Тем не менее последний, желая, возможно, полнее связать честь победы со своим именем, откладывал сражение до того дня, когда верховное командование принадлежало ему также и по закону. Афиняне ничего при этом не теряли; в родной стране они не испытывали, конечно, продовольственных затруднений, но повышали боевой дух своих бойцов, указывая, что персы не смеют на них напасть; наконец, они ждали подкрепления от спартанцев. Совершенно невозможно, чтобы Мильтиад, не дожидаясь прихода спартанцев, без всякого повода приказал бы начать сражение. Следовательно, нападение вообще могло исходить не от афинян, а от персов. Теперь картина сражения вполне ясна. Как только было получено известие о том, что персы высадились на Марафонской равнине, Мильтиад выступил в поход и привел афинское войско во Франскую долину, имевшую непосредственное сообщение с городом через горы. Здесь, во Франской долине, недалеко от ее выхода, где горы еще давали обоим флангам прикрытие, которое было еще усилено порубкой деревьев, он выстроил свое войско так или велел ему стать лагерем таким образом, чтобы при первом известии о приближении врага оно могло выстроиться в боевой порядок. Ввиду того, что долина, несмотря на искусственную преграду, все еще оставалась слишком широкой, Мильтиад не имел возможности дать своей фаланге желательную глубину, и вот он ослабил центр и укрепил оба фланга, чтобы они могли, даже выйдя из-за укрытия, оказать должное сопротивление персидской коннице в случае фланговой атаки. Наиболее ловких и храбрых из легковооруженных послали, вероятно, в горы - налево и направо, чтобы они затрудняли подступ, осыпая неприятеля сверху стрелами, камнями и дротиками. Возвышенности, служившие прикрытием левому флангу, имеют пологие скаты, но они так густо усеяны обломками скал, что, безусловно, неприступны для конницы. Обычная дорога из Марафонской равнины в Афины проходит южнее, довольно близко от берега, вдоль болота, на незначительном расстоянии от линии фронта афинских войск, могли выбраться из Mapафонской равнины, не выбив предварительно афинян из их позиции. По главной дороге они пойти не могли, так как афиняне врезались бы в их походные колонны. Не могли они также использовать какую-либо из тропинок, ведших на север, как и боковую долину - Марафонскую; все это было связано с риском, что, пока одна часть войска застряла бы в горах, другая еще во время марша подверглась бы нападению со стороны афинян.

Марафонская долина, к тому же, была, вероятно, в каком-либо узком своем месте преграждена афинянами для того, чтобы персы не зашли к ним оттуда во Франскую долину с тыла. У персов, следовательно, был только очень ограниченный выбор: или дать неприятелю сражение на этом выбранном ими самими месте, или же снова сесть на корабли и попытаться осуществить высадку в другом месте. Но и это последнее было весьма опасно. Афиняне находились так близко, что могли напасть на персов во время посадки на корабли, а если бы даже и удалось благополучно высадиться в другом месте, то где была гарантия, что афиняне в этой столь пересеченной местности не нашли бы такой же выгодной позиции, какую давала им Франская долина? Персидские полководцы должны были находиться в большом сомнении, ибо, по-видимому, верно, что они раздумывали несколько дней; между ними даже могли возникнуть крупные раздоры в вопросе о том, как поступить.

В конце концов, взяло верх решение атаковать афинян в их крепкой позиции, не дожидаясь, по крайней мере, прихода спартанцев. Их решение было бы диаметрально противоположным, если бы персы, как обычно принято считать, значительно превосходили греков численностью. Будь это так, они разделили бы свое войско, причем одной половиной удерживали бы греческое войско во Франской долин, а другой под прикрытием первой обошли бы афинян сухим путем или морем и при помощи того или другого маневра заставили бы их оставить позицию. При слишком выгодном расположении неприятельских войск эта мера напрашивается сама собой, и если персы ее не применили, то из самого этого отрицательного факта можно сделать обратное заключение, что для этой меры у них не хватило сил. Прежнее мнение об отсутствии значительного численного перевеса у персов, обоснованное общими условиями, подтверждается теперь самим ход событий. Против превосходных неприятельских сил позиция афинян во Франской долине оказалась бы недействительной; численность войска и его расположение находятся в всегда в известном соответствии. Персы схватили быка за рога, потому что у них не было другого выхода. До пор еще не бывало, чтобы греки выдержали натиск персидских воинов. Поэтому можно было идти на pиск. Мильтиад подпустил неприятеля к своей оборонительной позиции, и в то мгновенье, когда дождь стрел стал ощутимым, т.е. на расстоянии 100-150 шагов, вся гоплитская фаланга снялась с места и скорым шагом ринулась на врага. Бег имел двоякую цель: увеличить морально и физически силу натиска и уйти из-под стрел. Естественно, что слабый центр при отсутствии достаточного давления из задних рядов заколебался под дождем персидских стрел и подался назад, но обе более глубокие фланговые колонны продолжали бег и очутились перед неприятелем, прежде чем персидской коннице удалось их остановить фланговой атакой. Вероятно, служившие афинянам обеспечением естественные препятствия с правой и левой сторон простирались настолько далеко вперед, что по открытой равнине афинянам пришлось пройти лишь совсем небольшое пространство. Быстрота атаки и глубина построения дополнили то, что могло недоставать в отношении естественного прикрытия флангов, и, как только афинские гоплиты вплотную подошли к персидским стрелкам, последние, с их гораздо менее значительным предохранительным вооружением, могли считать себя погибшими. Конечно, храбрые воины могли еще какое-то время защищаться, но долго не могли противостоять яростной силе этого натиска. Точно так же и победившие сначала в центре стрелки, стиснутые теперь с обеих сторон, оказались бессильны что-либо предпринять, а когда они повернули вспять, ток общего бегства хлынул на равнину, тогда и конница, даже здесь, на открытой мести не могла ввязаться в бой. Будь то сомкнутые, хорошо дисциплинированные эскадроны с твердым командованием, пожалуй, можно было бы представить себе, что даже и в тот момент еще не поздно было энергичным вмешательством остановить бегство, но всадники «рыцарского» типа, какими были персы, не в состоянии сделать это. Кто слишком долго задержался, того ждала верная гибель.

Все спешили к кораблям. Так как северная часть бухты, где, несомненно, стояли персидские суда, лежала не больше как в полумиле от места сражения, то всей массе персов действительно удалось снова погрузиться на суда. Преследование, как следует понимать Геродота, зашло на 8 стадий от Франской долины, т.е. около 1400 м до Сороса. Затем Мильтиад снова собрал свое войско и повел его на персидские корабли. Дальше имеется описание боя у кораблей. Между двумя актами сражения должен был быть некоторый перерыв, во время которого персы взошли на свои суда и отчалили, так как грекам удалось захватить лишь 7 триер. Не сообщается о многочисленных пленниках или лошадях, попавших в руки победителям. Если бы афинян без всякой задержки преследовали персов до их кораблей, то добыча была бы значительно больше. Но вновь собрать войска и увлечь их в такое непосредственное преследование после победы вообще исключительно трудно. Блестящим свидетельством личной силы и влияния Мильтиада является тот факт, что он вообще довел дело до второго сражения у кораблей.

Афиняне потеряли 192 чел. убитыми, к которым надо соответственно, прибавить еще много сот раненых, так как персидские стрелы редко сражали насмерть хорошо защищенных доспехами афинских гоплитов. Потери афинян убитыми и ранеными, как принято считать ныне, могли составить около 1 000 чел. - верное доказательство того, что сражение при Марафоне было не простой стычкой, а весьма энергично проведенным боем. О персидских потерях ничего достоверно не известно.

На заре мировой военной истории фигура полководца Мильтиада представляется поистине величественной. Совершеннейшая и редчайшая форма ведения боя, какая только создана военным искусством вплоть до наших дней, - оборонительно-наступательная тактика - встает здесь в четких линиях классического произведения искусства при первом же крупном военном событии, с которым нам пришлось столкнуться. Какая нужна была проницательность при выборе поля сражения, какая выдержка при ожидании неприятельской атаки, какая власть над массами, над самонадеянным демократическим гражданским ополчением, чтобы удержать его на выбранной позиции и затем в решительный момент повести бурным натиском в бой. Не слишком смело будет с нашей стороны представить себе, как Мильтиад держал речь к своим согражданам, указывая, что окружающие горы будут им служить обеспечением от неприятельской конницы, и призывая их выдерживать персидские стрелы до тех пор, пока он не подаст им знак. Как он затем на коне стоял посреди фаланги под устремленными на него со всех сторон взглядами, выбирая мгновение, когда он должен поднять копье и произнести слово команды, которое зычный трубный сигнал распространял далеко по рядам. Все построено на точном выборе этого мгновения, одну минуту раньше - иначе афиняне, запыхавшись и в 6еспорядке, подойдут к врагу; ни на одну позже - иначе слишком многие из них будут сражены неприятельскими стрелами, а многочисленные падающие и отступающие затормозят и сломят силу натиска, который должен лавиной обрушиться на врага, чтобы дать победу.

Приведенная реконструкция Марафонского сражения опирается на следующие выводы автора:

Посреди Марафонской равнины возвышается искусственный холм Сорос, который, как подтвердили раскопки конца XIX в., является могилой павших при Марафоне афинян. Фукидид ясно говорит, что афиняне обычно хоронили своих павших бойцов дома, но павшие при Марафоне, в виде особой чести, были погребены на поле сражения. Нет никакого сомнения в том, что сам Геродот стоял на этом кургане, вышиной ок.12 м, или у его подножия и оттуда обозревал поле, где произошло сражение. На расстоянии ровно 8 стадий от кургана, в кольце окружающих Марафонскую равнину гор, видна Франская долина. Трудно приписать простой случайности тот факт, что упоминаемые у Геродота 8 стадий в действительности имеются в данной местности. Афиняне стояли во Франской долине, а в 8 от нее стоит курган над прахом павших бойцов, и как раз 8 стадий они по словам Геродота, пробежали навстречу врагу, т.е. на такое расстояние протянулся бой. Афиняне не понесли своих убитых назад - на то место, где произошло первое столкновение с врагом, а отнесли их вперед, туда, где лежал последний из павших воинов, туда, докуда дошло преследование, и где была завершена победа. Здесь, посреди равнины, на видном со всех сторон месте, они воздвигли высокий могильный холм. Отсюда же и Геродот обозревал местность и слушал описание сражения: до этого места, на расстоянии 8 стадий от долины, афиняне мчались, как он понимал, на врага в атаку, но в действительности сражаясь с врагом, преследуя врага.

Посадка лошадей на корабли требует очень много времени, поэтому кажется маловероятным, чтобы персы успели справиться с этой задачей до того, как афиняне добрались до флота. Поэтому может явиться такая мысль: персы, сознавая, что при выбранной афинянами позиции они не смогут применить свою конницу, оставили ее при кораблях или даже, на случай неблагоприятного исхода сражения, заранее водворили лошадей на суда. Но этому противоречит тот факт, что персидским полководцам все же не казалась безнадежной попытка выбить афинское войско из его позиции; они, несомненно, рассчитывали на то, что их грозные всадники, даже оставаясь на равнине позади лучников, все же окажут известное моральное впечатление на неприятеля, а своим будут служить опорой. Ошеломляющая, сокрушительная сила афинского натиска опрокинула этот расчет и повернула дело таким образом, что всадники фактически не сыграли в сражении никакой роли. Тот факт, что афиняне не захватили в добычу лошадей, все же поддается объяснению. Пока им снова удалось установить порядок, чтобы напасть на флот, должно было пройти несколько часов, и персы могли попросту сбросить в воду тех лошадей, которых не имели возможности захватить с собою.

Павсаний сообщает, что при Марафоне находятся также могильные холмы платеян и рабов. «Тогда впервые сражались и рабы». Этому сообщению не следует особенно доверять. Тем не менее возможно, что гоплиты в некоторых случаях брали с собою спутниками в поход не сограждан, а верных и ловких рабов; возможно, что многие из этих рабов вместе с другим вооруженными занимали посты в горах и здесь погибли от персидских стрел. Очень существенным для восстановления картины сражения является значительный промежуток времени, протекший между сражением во Франской долине с боем у кораблей, ибо только этой передышкой можно объяснить спасенье бегством остатка персов и большей части их флота. Могут возразить, что собрать фалангу, установить в ней порядок и сделать с нею переход в 3 км можно за короткое время. Можно, но не так-то легко это осуществить, когда решился исход сражения, когда персы в панике бежали к берегу и наступила первая передышка после боя. Мильтиаду пришлось основательно помучиться, прежде чем он заставил афинских граждан, увлеченных отчасти заботой о своих убитых и раненых, отчасти о захвате добычи после павших персов или просто предававшихся ликованию, снова стать в шеренги. Не будь у них надежды захватить еще добычу у кораблей, дело, пожалуй, вовсе не дошло бы до второго боя; во всяком случае, вполне естественно, что между обоими боями протекло довольно много времени.

Афинское войско при Марафоне состояло из ополченцев в возрасте от 20 до 45 лет, и, конечно, из них лишь очень незначительная часть когда бы то ни было занималась гимнастикой. По большей части они жили не в самом городе Афинах, но на расстоянии 1-2 дней ходьбы, а вне города едва ли много времени посвящалось гимнастике. Людям, которые весь день должны работать за кусок хлеба, как афинские крестьяне, рыбаки, угольщики, гончары, ваятели и т.д., не хватает ни времени, ни сил для упражнений в беге. Знатные юноши, получавшие в гимназиях спортивное образование, и те едва ли могут сравниться энергией и выдержкой с современными солдатами, принуждаемыми строгой дисциплиной несколько лет жить исключительно для военного физического развития и сообразно с этим регулировать свой образ жизни. Даже если представить, что физическое развитие в эллинских гимназиях было на большой высоте, то все же в массовых ополчениях это не могло играть большой роли; чтобы судить об их возможностях, не приходится предполагать особенной тренировки.

Скорость движения бегом 130-170 м. в минуту; отсюда максимум расстояния, которое можно преодолеть бегом с нагрузкой, - 300-350 м. То есть 300-350 шагов - это наибольший предел того, сколько может пробежать снаряженная по-походному колонна, чтобы с неутраченными силами добежать до неприятеля…

С победой у Марафона связана и очень известная легенда о том, что сразу же после победы в Афины был направлен скороход с радостной вестью о долгожданной победе. Он прибежал на агору и с возгласом «Победа!» замертво рухнул на землю. Вряд ли бег одинокого воина был столь необходим, поскольку у греков существовала довольно разнообразная система сообщения: дневная и ночная сигнализация, быстроходные повозки со сменными упряжками или конная эстафета. Но эта красивая и волнующая легенда стала основой для установления традиционной на Олимпийских играх марафонской дистанции в 42 км 192 м - расстояние от места сражения до афинской агоры.

12.01Вильгельм Оранский. Последние годы жизни

12.01Вильгельм Оранский. Борьба за единство Нидерландов

09.01Вильгельм Оранский в 1567 - 1576 гг.

04.09Вильгельм Оранский. Вождь оппозиции

04.09Вильгельм Оранский. Начало политической деятельности